ЗАЩИТНЫЕ ЗАГОВОРЫ КАК КОММУНИКАТ МАГИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ЗАЩИТНЫХ ШЕПОТКОВ ЗНАХАРКИ МАРЬИ БЫКОВОЙ)

Protective Incantations as an Element of Magical Communication (Based on the Protective Whispers of the Folk Healer Marya Bykova)

Olga Makarowska

https://orcid.org/0000-0002-3687-7993
Uniwersytet im. A. Mickiewicza w Poznaniu
Wydział Neofilologii
Instytut Filologii Wschodniosłowiańskich
61-874 Poznań, al. Niepodległości 4
olga.makarowska@amu.edu.pl

Исследования русских заговоров, продолжающиеся с XIX в., не дали однозначных ответов на ряд существенных вопросов. Специалисты расходятся в трактовке заговоров, относя их к обломкам «древних языческих молитв и заклинаний» (Афанасьев, 1865, 43), «отреченным» видам народного творчества (Ветухов, 1907, 2), видам обрядового фольклора (Кравцов, Лазутин, 1977, 68), колдовству (Зуева, Кирдан, 1998, 67), образцам «народного православия» (Никитина, 2002, 44), старинным ритуалам (О. Крючкова, Е. Крючкова, 2017, 10) и пр. Еще четко не разграничены понятия заговор, наговор, заклинание и др., не сформулированы их общепринятые определения и не разработаны типология и единая классификация.

Структура заговорных текстов и ее компоненты описаны в научной литературе довольно подробно, но «не раз и под разными „именами” ..., что в целом выдвигает как одну из основных проблему структуры, состава и типологии заговора» (Агапкина, 2010, 13). Активно исследуется лексика заговоров, прагматические характеристики, мотивы, сюжетика, языковая картина мира и мн. др. Однако «работы разнятся своим пониманием задач и способов исследования, поскольку определяются разными профессиональными интенциями (лингвистическими, фольклористическими и т. д.)» (Агапкина, 2010, 14–15). Иначе говоря, исследования заговоров отличаются разрозненностью, ввиду ориентированности ученых на разные научные направления, отсутствия терминологического единства и применения отличных концептуальных и методологических подходов.

Довольно подробно заговоры, в т. ч. защитные, изучены в свете теории речевых актов и перформативов (Engelking, 2010, 52–54; Левкиевская, 2002, 233–245; Юдин, 2001, 139–148). Однако в качестве коммуникативного акта они исследуются редко, возможно, в силу своей близости «к перформативным высказываниям» (Юдин, 2011), а как компонент магической коммуникации вообще не рассматриваются. И это несмотря на то, что «высказывание (или текст) – категория сугубо коммуникативная» (Толстая, 1994, 92), то есть включенность заговора в коммуникативный процесс неоспорима.

Итак, основная цель работы – выявление особенностей заговора как элемента заговорной коммуникации (коммуниката), для осуществления чего следует: уточнить понятия магия, магическая и заговорная коммуникация, коммуникативный акт, коммуникат, (защитный) заговор; представить модель магической коммуникации; установить особенности заговора как (магического) коммуниката. В качестве теоретической базы привлекается теория магии Бронислава Малиновского, идея восприятия магии с позиции носителей культуры Анны Энгелькинг, понимание коммуникативного акта Кириллом Чистовым, трактовка понятия коммуникат Михаэля Хоффманна в изложении Анны-Марии Ариас. Основными методами являются анализ, описание, моделирование и тематическая группировка. Исследовательский материал составляют 36 защитных шепотков знахарки Марии Петровны Быковой (2010) из села Горелово, записанные и опубликованные с ее позволения журналисткой Марией Алексеевной Быковой.

ПОНЯТИЕ МАГИИ

Магия^[1] – дефиниционно «ускользающее» понятие ввиду наличия множества определений, значительно отличающихся друг от друга (Engelking, 2010, 39–48). Дело в том, что она относится к явлениям, исследуемым на основании внешних проявлений, поскольку наблюдается (не всегда)^[2] лишь ее результат как следствие магических действий: шептун нашептал заговор/ провел обряд → что-то желаемое произошло. Поэтому в научном дискурсе оправданно отнести ее к конструктам, т.е. «понятиям и представлениям о ненаблюдаемых объектах науки», постулируемых «для объяснения фактов, данных в наблюдении» (Ахманова, 2004, 204), полное описание и исчерпывающее исследование которых неосуществимо. Трактовка магии как конструкта обусловлена диссонансом между восприятием ее учеными и носителями народной культуры:

1. а) само слово встречается не в оригинальных текстах, а в «языке наблюдателей»;
2. б) с точки зрения носителей культуры, магии не существует, ибо существует только «делание, говорение и знание», а силой и мощью обладают чародеи, шептуны и их «коллеги по профессии» (Engelking, 2010, 38). При этом данная сила уникальна и доступна лишь людям (Малиновский, 2015, 74–75).

Если вслед за Брониславом Малиновским (2015, 25) принять, что магия-явление – это совокупность действий, система верований, социальный феномен и личные переживания, то при рассмотрении магии-конструкта наиболее полно можно раскрыть специфику (не)вербальных действий и магии как (культурно-)социального феномена. Реконструкция системы верований и убеждений (магического мировоззрения) на основании языковых данных, с одной стороны, ими и ограничена, с другой – сопряжена с их интерпретацией. Одно ведет к узкому представлению мировоззрения, другое – к приписыванию ему смыслов, «являющихся производной убеждений, вынесенных исследователем из его культуры»^[3] (Buchowski, 1993, 65). Воссоздание же аффективного компонента и личного опыта с опорой на заговорные тексты вообще не реально. Поэтому понимание этих компонентов почти полностью зависит от доброй воли носителей магии (НМ).

Несмотря на важность каждого компонента магии-явления, Малиновский (2015, 72–73) подчеркивает, что «самым важным элементом в магии является заклинание»^[4], которое и есть главный элемент заговорной коммуникации.

ЗАГОВОРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ И ЕЕ СТРУКТУРА

В доступных работах, исследующих магическую коммуникацию (Юдин, 2011), ее определение отсутствует. Полагаем, что это смысловое взаимодействие между НМ и высшими силами, основывающееся на передаче(-приеме) смыслов^[5], усиленное магической силой (энергией) НМ^[6]. Магическое действие НМ есть действие смысловое, т.е. передача смыслов, реализуемая в (не)вербальной, в т. ч. (предметно-)акциональной форме. Смысловое же воздействие – «несиловое оказание влияния» на кого-то/ что-то «или его попытка» (Makarowska, 2014, 41). В роли инициатора магической коммуникации могут выступать и высшие силы, «подавая» НМ некие знаки, которые он должен «прочитать» и в ответ предпринять какие-то действия или, напротив, прервать процесс/ деятельность, от чего-то воздержаться и пр. С перспективы исследователя подобный контакт не вписывается в рамки коммуникации в научном понимании, что диссонирует с утверждениями самих НМ (см.: Быкова, 2010, 28, 56).

Одним из видов магической коммуникации является заговорная, понимаемая нами как передача НМ определенных смыслов потустороннему адресату с целью добиться желаемого для третьего лица с помощью заговора, (не) сопровождающегося действиями, с применением предметов или без них.

Структура заговорной коммуникации состоит из элементов, как то:

Конситуация включает место, время, опосредованный/ непосредственный способ передачи смыслов, а также цель коммуникации и роли участников, т.е. НМ (адресанта) и третьего лица (дополнительного адресата) – нуждающегося (см. ниже). Основным адресатом являются высшие силы – христианские или духи природы и стихий (Быкова, 2010, 7, 18), коммуникативный акт есть акт «передачи и восприятия определенной информации» (Чистов, 1975, 32).

Симультанность передачи-приема смыслов обеспечивает, по словам НМ, техника нашептывания (Быкова, 2012, 14). О «приеме» адресатом переданных НМ смыслов свидетельствует (не)мгновенная обратная связь в виде ожидаемого результата^[7] или ответная реакция в виде (при)знаков, перемен (Юдин, 2011), воспринимающихся НМ как ответ. Его получают:

1. а) третье лицо, получившее желаемое, но не сообщившее знахарю;
2. б) адресант, если магический адресат подал только ему какой-то знак;
3. в) адресант и третье лицо.

Для успешного осуществления коммуникативного акта важны не только время и место, но и определенные действия:

1. а) обязательные профилактические – поддержание и восстановление магической силы НМ (Быкова, 2010, 28);
2. б) докоммуникативные – подготовка атрибутов типа ткани, заговоренной воды, пищи, размещение пациента в конкретном месте и др.;
3. в) предкоммуникативные, производимые непосредственно перед заговором, скажем, чтение молитвы;
4. г) сокоммуникативные, производимые во время чтения заговора – водить ножницами вокруг головы больного, «отстригая» болезнь, креститься и пр.;
5. д) послекомуникативные, которые производятся пациентом или НМ после прочтения заговора, т.е. пить заговоренную воду 3 дня, перекрестить или перевязать больное место заговоренной тканью и др. (Быкова, 2012, 70, 96–98). Эти действия применяются избранно, в комплексе или вообще не привлекаются, кроме профилактических, как в защитных шепотках Быковой.

Сам коммуникативный акт весьма специфичен с точки зрения неизменности заговорного текста, устоявшихся (невербально-)вербальных способов передачи смыслов и ненаблюдаемого их «приема». Текст заговора, как и все действия, не создается, а «воспроизводится в готовом виде», предшествует обряду, поэтому не может «служить простым сообщением», ибо не содержит «в себе ничего нового» для адресата, а его «целевая направленность также заранее известна и неизменна» (Толстая, 1992, 33–34). На этом основании заговор рассматриваем как коммуникат.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ ЗАЩИТНЫЙ ЗАГОВОР

Неоднозначное понимание защитного заговора обусловлено задачами его исследования, анализируемой группой текстов, «функционирующих в определенную эпоху в определенной социальной и национальной среде» (Михайлова, 1997, 132–133); терминологическими предпочтениями (оберег – апотропей – защитный заговор – апотропеический текст), наличием пяти типов защитных заговоров (приговор, заговор, молитва, обрядовая песня и обряд) (Левкиевская, 2002, 233).

Наше определение заговора представлено в неопубликованной статье «Исследование текстовой картины мира в рамках этнолингвистического подхода (на материале шепотка Марьи Быковой от нервных болезней)». За основу были взяты дефиниции Андрея Топоркова (1995, 185), Владимира Аникина (2004, 61) и учтены признаки магии (Pajdzińska, 2001, 16) и заговора как вербального ритуала (Engelking, 1991, 77–83; Engelking, 2010, 7–75). В нашей трактовке: «Заговор – вербальный, считающийся магическим текст, призванный произвести появление чего-то, защитить избранный объект воздействия, вызвать его исчезновение, изменение или восстановление, который произносится определенным образом в соответствующей конситуации и может сопровождаться действием с привлечением предметов или без них». Шепотки – любые заговоры, произносимые нашептыванием, требующим особой техники произношения (ровное монотонное проговаривание слов и на вдохе и на выдохе), иначе духи не услышат знахаря (Быкова, 2010, 7).

Заговоры с явно^[8] выраженной защитной функцией называются оберегами/ апотропеями, что способствует нечеткости понятия: к оберегам относятся еще «предметы, действия, жесты, обряды» (Левкиевская, 2004, 443), разнообразие же форм апотропеев безгранично (Дынин, 2013, 92). Поэтому заговоры, целью которых является сделать именно так, чтобы что-то не произошло (Engelking, 1991, 80), будем называть защитными (ЗЗ).

ОСОБЕННОСТИ ЗАЩИТНЫХ ЗАГОВОРОВ КАК КОММУНИКАТА

Коммуникат, перефразируя определение Хоффманна (подробнее см.: Ариас, 2015, 10–11), – единое коммуникативное целое в его возможной вербальной и/ или невербальной, в т. ч. (предметно-)акциональной, комплексности. Защитные заговоры Быковой не длинные: в самом коротком – 26 слов, в самом длинном – 61. Структура ЗЗ являет собой комбинацию традиционных элементов. Так, заговор для защиты от неудач включает императив «Стань вокруг меня тын железный» и зааминивание, а чтоб никто не повредил в важном деле – эпическую часть «Есть за чистым полем сине море, а в море том бел-горюч камень», императив «все уроки и призоры (...) прочь подите от (имя)» и закрепку с зааминиванием «Никто тот камень не подымет (...). Аминь».

Однако структура ЗЗ как фольклорного текста, композиция, текстовая картина мира, языковая картина текста, сюжетно-образная и персонажная сферы не являются элементами ЗЗ как коммуниката. К ним относятся смысловая организация, смысловое и текстовое содержание, культурный код, (не)вербальный компонент.

Неизменная смысловая организация коммуниката воссоздается в процессе иллокуции, трактуемой в смысловом ракурсе как, образно выражаясь^[9], «„вложение” смыслов (...) в избранную, (не)вербальную „упаковку” и презентация согласно конкретной коммуникативной интенции» (Makarowska, 2014, 76). Иначе говоря, смысловая организация конкретного заговора обусловлена его коммуникативной интенцией, обычно совпадающей с главной целью всех ЗЗ, то есть с защитой, обезвреживанием. Например, в заговоре защиты от тоски-печали коммуникативная интенция – изгнание горя, тоски, печали. Модель его смысловой организации состоит из трех иллокутивных блоков, т.е. утверждение [1] – приказ [2] – защита от напасти [3]:

Ветер-ветерок, ты дуешь-летаешь, печали мои отгоняешь. Речка-реченька, ты течешь, берега подмываешь, тоску мою забираешь. [1] Прочь, слезы горючие, прочь, горе прилипучее, прочь тоска-печаль злючая-колючая, от меня навек отойди, оставь мне сердце легкое да думы веселые. [2] Аминь^[10] [3] (Быкова, 2010, 90–91).

Сочетание иллокутивов в шепотках весьма разнообразно.

Все ЗЗ заканчиваются защитой от напасти, выраженной словом аминь, поэтому иллокутив зааминивание наиболее частотный (36 заговоров). Самые редкие иллокутивы – пожелание (1 заговор) и угроза-обещание (1), более частотные – волеизъявление (24), утверждение (21), просьба (23), приказ (7). Один приказ адресован защитнику – тыну, остальные – носителям опасности: дурному глазу, вражине (недругу), лихам, урокам, призорам, злым козням и др. Просьба традиционно направлена к христианским атрибутам (Божья риза, Крест Святой) и высшим силам:

1. а) природным, т.е. к полевым, водяным, лесным, ветряным духам, месяцу, силам земным, солнцу, луне, ветру, речке;
2. б) христианским, таким как Господь Бог, Иисус Христос, Царица Небесная, Петр и Павел, Георгий Победоносец, Ангел-хранитель, (Арх)ангелы, «все войско Божеское» «Божии сподвижники», «все святые», силы небесные.

Смысловое содержание коммуниката базируется на «тематической организации текста» (Новиков, 2000, 16) и раскрывается в общих чертах. К примеру, в заговоре «Защита от тоски и печали» (см. выше) – это обращение к ветру и реке как магическим помощникам, избавляющим от носителей опасности (горе, печаль, тоска), приказ носителю опасности уйти и оставить в покое охраняемого субъекта в желаемом состоянии. Как видим, смысловое содержание частично созвучно смысловой организации ЗЗ. Тематически ЗЗ группируются вокруг центра защиты:

1. чего/ кого – дома, имущества, мира и покоя в доме, семейного благополучия, детей, кого-то спящего (9 заговоров);
2. от кого/ чего – от действий людей (11 заговоров), от нечистых духов (1), от болезней, бед несчастных случаев и пр. (15).

Те же самые иллокутивные блоки в ЗЗ с похожей тематикой встречаются не часто (см. Таблицу 1). Тематический репертуар ЗЗ весьма широк, ибо они призваны оградить от «врагов видимых и невидимых» тело человека (от болезней, ран, нападений), его психику (от печали, горя), окружение (детей, семью), место пребывания (дом), взаимоотношения с другими людьми (от ругани, ссор, преступлений), важные дела (чтоб никто не навредил), перемещения, поездки (защита в пути). Это особенно ценно в контексте угасания заговорной традиции (Курец, 2000, 25–26).

Буквальные смыслы текстового содержания коммуниката могут быть поняты (почти) полностью, культурный же код^[11] – напротив. Так, в заговоре «Для защиты от неудач» предназначение железного тына, т.е. ограждения «от злых сил и бед» (Аникин, 2004, 76), раскрывается в тексте: «Через тын беда-невезуха не проскочит, враг не проедет, злое лихо не пройдет» (Быкова, 2010, 89). Однако без знания культурного кода начало ЗЗ от любого лиха воспринимается буквально: «Стоит в чистом поле дуб высок, корнями в землю врос, а под корнями его сундук, а в сундуке три лиха сидят» (Быкова, 2010, 94). Для его понимания важно, что дуб, стоящий в поле, символизирует «иномирное пространство, где только и возможно разрешение (...) кризисной ситуации» (Агапкина, 1999, 143), поле выступает как место временного пребывания нечистых сил (Агапкина, 2009, 134–135). На этом основании становится ясно, почему именно под дубом, стоящим именно в поле, спрятаны лиха.

Невербальный компонент в ЗЗ, при отсутствии предметно-акционального, объективируется в манере его произнесения – без пауз, интонирования и выделения «голосом каких-либо слов» (Быкова, 2010, 83).

Лексический уровень вербального компонента ЗЗ вбирает небольшое количество слов, непонятных современному реципиенту^[12]:

родимцы – судорожные припадки у детей;

сполохи – столбняк или непрерывный припадок от испуга или болезнь,

напущенная сглазом, наговором или зельем;

переполохи – испуг и болезни от него происходящие;

уроки – сглаз, возможно, от зависти;

призоры – болезни от сглаза;

супостат – нечистая сила, лукавый, дьявол, нехристь;

глазливые (глаза) – способные сглазить;

закрестить – перекрестить;

перебивать – одолеть, осилить;

таять – растапливать («Звезду по утру в небе тают», т.е. растапливают);

глаголить – говорить, разглагольствовать;

изурочить – причинять вред дурным глазом, колдовством;

рудый – красный, рыжий (руда – кровь).

Не ясно значение слов переглазливые (отсутствует в словарях) и ветродуй^[13], обозначающего, среди прочего, «плохую, дырявую, легкую одежду» и «ветреного человека» (Филин, 1969, 203). Слово потрава, скорее всего, образовано от глагола потравити, т.е. уничтожить (Крысько, 2004, 348).

Кроме народных названий болезней, диалектных и древнерусских лексических единиц в ЗЗ используются устаревшие слова – мя (меня), ныне, осенить, ворог, просторечные – подсобить, разговорные – напасть (сущ.), религиозные и церковно-славянские – риза, присно, покров и др. С молитвенными текстами ЗЗ сближает зааминивание и употребление фраз «(ныне и присно и) во веки веков», «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа».

В заговорах встречаются характерные для фольклора^[14]:

1. сочетания двух (не)однокоренных слов – текет-утекает, горе-беда, злючая-колючая тоска-печаль, помогите-подсобите и др.;
2. эпитеты горючие слезы, сине море, зеленые луга, чистое поле, бел-горюч камень, сердце ретивое, ясны звезды и пр.;
3. краткие формы прилагательных, например, ноги резвы, крепки быстры, порядковых числительных типа перво лихо, второ лихо и страдательных причастий, выступающих в роли сказуемого – надпись выбита, «Богом благословлен, ангелами осенен, силами земли и неба подкреплен»;
4. наречия в уменьшительно-ласкательной форме утречком, раненько, а также диминутивы солнышко, небушко, пташечка, гнездышко и пр.

В заговорах редко употребляются^[15]:

1. а) имена существительные в звательном падеже «Архистратиже Михаиле, демонов сокрушителю, Небесных сил грозный воеводе», Иисусе Христе, Боже;
2. б) устаревшие формы глаголов – убоятися, повелительного наклонения – избави, сподоби;
3. в) принятые в церковнославянском языке падежные окончания существительных – глазы, «на всех путех-дорогах», «в дому моем»;
4. г) характерные для церковнославянского языка окончания прилагательных в винительном и родительном падежах – Святаго Духа, Божия гнева и образование краткой формы относительных прилагательных, например, тын железен, глаза глазливы.

К синтаксическим особенностям ЗЗ относится инверсия, встречающаяся почти в каждом заговорном тексте: горе-беду отведите, гости незваны, о спасении помолюсь, путнице святой и др. Как и в других фольклорных текстах в ЗЗ используются повтор, скажем, «Сине море, а в море том бел-горюч камень, на камне том надпись», «Господь со мной, добро мое со мной»; бессоюзие типа «Светом ангельским меня осените, удачей наградите, на всех путех сберегите», многосоюзие – «Никола Угодник, и Петр, и Павел, и святой Георгий Победоносец». Характерной чертой всех заговоров, в т. ч. ЗЗ, является сравнение «Как небушко не испортить, так меня никто не испортит», а также определенный ритм, часто задаваемый инверсией «Так и дом мой как церковь Божия святыми от зла закрыта, ангела крылом укрыта, покровом Богородицы покрыта».

ЗАЩИТНЫЕ ЗАГОВОРЫ КАК МАГИЧЕСКИЙ КОММУНИКАТ

Среди 36 защитных текстов 10 не содержат обращения к высшим силам, а в 5 встречается обращение к защитнику и носителям опасности (см. выше). Последний случай Юдин (2011) не квалифицирует как коммуникативный акт, «поскольку целью такого „сообщения” является (...) прямое магическое воздействие на предмет чарования при помощи слов», с чем сложно согласиться. Дело в том, что заговорный текст есть не сообщение, коммуникативный акт не сводим к его передаче, механизм же воздействия магии на объект не раскрыт (Селивановский, 2010, 24–34). Доподлинно не установлено, кто/ что оказывает магическое влияние (слова заговора, знахарь, силы высшие или совместные усилия) и действительно ли духи «работают „по заданию”, которое дал им знахарь в заговоре» (Быкова, 2010, 28). Единственно «из текстов заговоров видно, что знахарь выступает в роли посредника между людьми и высшими силами» (Мадлевская, 2005, 564). Все это объясняется тем, что «заговор как действенная сила в качестве объекта научного описания не воспроизводим и не совместим с самой идеей его научного анализа. Анализу доступны лишь отдельные его элементы», прежде всего текст (Михайлова, 2021, 8–9).

Текст же ЗЗ становится коммуникатом и приобретает магическое значение^[16] прежде всего в конситуации заговорной коммуникации, которая охватывает происходящее здесь и сейчас (место и время) или определяется НМ. Заговор обычно читается в присутствии заинтересованного, хотя есть и исключения (Левкиевская, 2002, 23). ЗЗ Быковой можно нашептывать когда угодно и повторять до 3 раз подряд, затем сделать перерыв минимум на сутки и опять прочитать (Быкова, 2010, 83).

Цель и роли участников заговорной коммуникации заранее предопределены: для достижения своей цели (защитить себя, заручившись поддержкой НМ) нуждающийся просит о помощи НМ, который непосредственно об этом же просит высшие силы. Реализация основной цели заговорной коммуникации включает задачи со стороны нуждающегося – убедить НМ оказать ему помощь, носителя магии – оценить возможность оказания помощи и попросить потусторонние силы так, «чтобы дано было». Дело в том, что эффективность заговоров зависит не только от техники нашептывания^[17], но и от того, чтобы произносить их «от души» и «по крови» (Курец, 2000, 25). В случае последнего, возможно, подразумевается энергетическая совместимость НМ и нуждающегося, без которой «не у всех ладится» (Курец, 2000, 25).

В свете «наложения» содержания заговорного текста на конситуацию заговорной коммуникации категории адресанта и адресата ЗЗ представляются более сложными. Имеем в виду, что ЗЗ, произносимый НМ и адресованный высшим силам, проговаривается за нуждающегося и косвенно адресуется также и ему. Поэтому в одних случаях происходит слияние в адресанте Я-НМ и Я-нуждающегося, когда заговаривающий говорит о себе, как о нуждающемся: «Сохраните-оберегите меня и в дому моем». В других (что бывает редко) Я-НМ и Ты-нуждающийся разделяются: «Как малая пташечка под материнским крылом в гнездышке живет, так и ты на свете живи, злой беды не знай». Адресат же в заговорной коммуникации не определен, это просто некие высшие силы, хотя в ряде ЗЗ он конкретизируется/ детализируется: «Силы земные и небесные, помогите мой дом оградить», «Николай Угодник, спаси сохрани меня ото всякого зла». Однако неизвестно, являются ли лица и силы, указанные в ЗЗ, непосредственным адресатом или это собирательный образ безликих магических сил/ энергий^[18].

Иногда текст ЗЗ исключает адресата:

Помолюсь, покрещусь, от недругов оборонюсь, лихо прочь отгоню, где люди не ходят, звери не бродят, чтоб меня не коснулось, не пугали, не вредили, мимо проходили. Аминь (Быкова, 2010, 92).

Это диссонирует с его адресованностью ЗЗ высшим силам в целом и вызывает вопросы, на которые сложно ответить. Что означает отсутствие в ЗЗ адресата? Является ли НМ магическим исполнителем?

Анализ показал, что главные черты ЗЗ как коммуниката – воспроизводимость, неизменность и разнообразие. Последнее касается неодинаковой структуры заговоров-коммуникатов, т.е. наличия в ЗЗ различных, хотя и подчиненных единой интенции иллокутивных моделей и разнообразной, иногда пересекающейся, но не совпадающей тематики заговоров.

Реципиентам, не владеющим культурным кодом, доступно понимание только буквальных смыслов ЗЗ, причем не всех, поскольку они содержат вышедшие из употребления слова. Лексический уровень сближает ЗЗ с молитвенными и фольклорными текстами, особенно в сочетании с некоторыми синтаксическими свойствами. Если к этому добавить структуру ЗЗ как фольклорных текстов, во многом созвучную старинным заговорам, то отнесенность ЗЗ Быковой к современным заговорам условная, но не нулевая. Имеем в виду, что в свете критериев Тамары Курец (2000, 25), шепотки Быковой все же отличаются от старинных заговоров небольшим объемом, скромным набором заговорных формул и стилистических средств.

В качестве магического коммуниката ЗЗ ориентированы на предотвращение нечто негативного, еще не наступившего. Они представляются сильным магическим средством, поскольку автономны и не сопровождаются предметно-акциональным компонентом. Открытым остается вопрос идентификации адресата заговорной коммуникации и исполнителя, а также установления механизма магического воздействия.

Приведенные выше наблюдения и результаты в дальнейшем послужат для продолжения исследований любых заговоров как компонента магической коммуникации и их своеобразия как (магического) коммуниката, особенно заговоров, являющихся частью обряда.