Wydział Filologiczny
ul. Pomorska 171/173
91-404 Łódź
https://orcid.org/0000-0002-4032-1533Uniwersytet Łódzki
Wydział Filologiczny
ul. Pomorska 171/173
91-404 Łódź
https://orcid.org/0000-0002-4032-1533
Резюме: В настоящей статье рассматривается одна из составляющих преступного жаргона – анималистическая фразеология. По утверждению М.А. Грачева, удельный вес таких единиц намного выше, чем в других системах. Для доказательства данного утверждения был собран материал из словарей польского и русского жаргона. Количество анималистических фразеологических единиц в преступном жаргоне по сравнению с литературным и разговорным языком невелико, что обуславливается спецификой рассматриваемого подъязыка.
Цель исследования – подготовка материала для словаря польско-русского жаргона. Для этого была поставлена задача произвести выборку анималистических фразеологизмов польского и русского преступных жаргонов из польских и русских словарей арго (жаргона), провести сравнение, выявить общие черты и различия, сделать попытку их объяснения.
На основе произведенного анализа было выявлено, что в компонентный состав входят следующие анимализмы: домашние млекопитающие, домашние птицы, дикие млекопитающие дикие птицы. За рамками статьи остались рыбы, пресмыкающиеся, ракообразные, насекомые, моллюски, пауки, черви.
Анималистические фразеологизмы преступного жаргона входят в следующие семантические группы: 1) названия преступников по специфике совершаемых преступлений; 2) названия представителей правоохранительных органов и стражей порядка; 3) объекты преступлений, наживы, жертвы преступлений; 4) виды преступлений и способ их совершения; 5) жизнь и быт на свободе и в местах заключения; 6) названия мест ссылки и заключения, мера наказания; 7) поведение человека, состояние; 8) сигналы, предупреждения.
Сравнительный анализ польских и русских единиц выявил сходства и различия.
Дальнейшие исследования в данной области могут служить дополнением к польско-русскому словарю жаргона, а также материалом для этимологических исследований в области субстандарта.
Ключевые слова: анималистическая фразеология, преступный жаргон, жаргонная двуязычная лексикография, польский и русский языки.
Summary: This article discusses one of the components of the criminal jargon – animalistic phraseology, i.e. phrases that include animalism. According to M.A. Grachev, the proportion of such units is much higher than in other systems. To prove this statement, we have collected material from the Polish-Russian dictionaries of jargon. The number of animalistic phraseological units in the criminal jargon is small compared to the literary and colloquial language, which is due to the specificity of the sublanguage under consideration.
The purpose of the description is to prepare material for the Polish-Russian dictionary of jargon. To do this, we made a selection of animalistic phraseological units of the Polish and Russian criminal jargon from Polish and Russian dictionaries of slang (jargon), made a comparison, identified common features and differences, and made an attempt to explain them. Based on the analysis, it was revealed that the component composition includes the following animalisms: domestic mammals, poultry, wild mammals, wild birds. The following remained outside the scope of the article: fish, amphibians, reptiles, crustaceans, insects, molluscs, worms.
Animalistic phraseological units of criminal jargon are included in the following semantic groups: 1) the names of criminals according to the specifics of the crimes committed; 2) the names of representatives of law enforcement agencies and law enforcement officers; 3) the objects of crimes, profit; victims of crimes; 4) types of crimes and the way they were committed; 5) life and life in freedom and in places of detention; 6) names of places of exile and imprisonment, punishment; 7) human behaviour, condition; 8) signals, warnings. A comparative analysis of Polish and Russian units revealed similarities and differences.
Further research in this area will serve as an addition to the Polish-Russian jargon dictionary and may also serve as material for etymological research in the field of substandard.
Keywords: animalistic phraseology, criminal jargon, slang bilingual lexicography, Polish and Russian.
Язык криминального мира, или криминальный подъязык, уже более века привлекает внимание ученых как в историко-культурном, социальном, так и собственно лингвистическом плане. Одной из задач, стоящей перед лингвистами-жаргонологами, является сравнительно-сопоставительное описание польского и русского субстандарта и составление польско-русского и русско-польского словаря жаргона. В настоящей работе мы попытаемся сделать шаг на пути к достижению поставленной цели и рассмотрим одну из главных составляющих жаргона[1] – анималистическую фразеологию языка представителей преступного мира.
Освещение проблематики, связанной с культурной оппозицией человек – животное, рассматриваемой на материале разных языков и с использованием различных подходов, нашло место во многих научных трудах. Вокруг лексико-фразеологических вопросов концентрируются работы Я. Анусевича, С. Скорупки, М. Пайсерт, Я. Скавиньского, В. Высочаньского, А. Новаковской, А. Домбровской, Е. Бартминьского, М. Рака, И. Шершунович, К. Моселек-Клосиньской, Е. Гурбиша, Я. Пацулы, К. М. Гюлумянц, В.В. Морковкина, О.А. Рыжкиной, Н.Ф. Зайценко, Н.Д. Арутюновой, Ф.Ф. Фартхутдиновой, В.М. Мокиенко, Е.Р. Малафеева, В.В. Телии, Е.К. Николаевой и многих других. Изучением в сравнительном аспекте польских и русских лексико-фразеологических единиц с анималистическим компонентом занимались Х. Бартвицка, А. Чапига, М. Журек, Е. Гурбиш, К.М. Гулумянц, В. Высочаньский, А. Спагиньска-Прушак и др.
Широкого освещения в трудах лингвистов не нашла проблема сопоставления анимализмов[2] в польском и русском жаргоне, хотя это одна из его неотъемлемых частей. По утверждению М.А. Грачева, в арго «удельный вес подобных слов […] намного выше, чем в других системах […] языка» (Грачев, 2005, 177). Поскольку арго характеризуется отрицательной экспрессией, а анимализмы играют «роль одного из самых экспрессивных средств, обычно такие наименования-характеристики направлены на дискредитацию, резкое снижение предмета речи и обладают яркой пейоративной окраской» (Скляревская, 1993, 90). Нижнегородский ученый ссылается на Д.С. Лихачева, который в работе Черты первобытного примитивизма воровской речи в 1935 г. подчеркивал, что для криминального жаргона характерна тенденция «oдухотворить, вернее анимализировать некоторые материальные предметы» (Лихачев, 1935, 80). Зоонимические лексемы в криминальном русском и в польском арго используются для наименования предметов, объектов, которые образуют следующие семантические группы: 1) предметы быта (быки – byki ‘кусочки холодного вареного мяса’); 2) объекты кражи, взлома (медведь, медвежонок – niedźwiedź ‘несгораемый шкаф’); 3) инструменты и предметы, используемые для совершения преступления: (выдра – wydra ‘лом, отмычка для замков’) (Лихачев, 1935, 80–81; Грачев, 2005, 177–178; Stępniak, 1993). Стереотипная анималистическая метафора используется в воровском жаргоне и в отношении людей. «Данная черта сближает речь воров с охотничьим арго» (Лихачев, 1935, 81). Выделяются семантические группы: 1) жертва преступления (konik ‘жертва кражи’); 2) представители закона, люди, ловящие преступников (т.е. все те, которые являются «врагами» преступного мира, – полицейские, следователи, прокуроры, судьи, охранники тюрем и т. д.), пес – pies/ piesek ‘оперативный сотрудник полиции, следователь’. По данным В.В. Химика, в специальных словарях насчитывается «более 130 жаргонных номинаций, обозначающих ‘милиционера, сотрудника уголовного розыска’ с экспрессией негативного отчуждения, среди которых и номинации, построенные на соотнесении субъекта с образом животного (напр., отвратительный – гад, жаба, жестокий – коршун, пес, ничтожный – таракан)» (Химик, 2000, 97); 3) названия «специализаций» преступной профессии и их помощников, сообщников (конек ‘1) мошенник, 2) специализация шулера’, konik ‘1) вор-карманник, 2) ученик вора’). Еще одно явление, которое сближает преступное арго с охотничьим, – это использование одного названия животного вместо другого (напр., в польском охотничьем арго ‘sarna’ – это koza, ‘zając’ – kot, ‘głuszec’ – kogut, а в русском: волк ‘лошадь’, рак ‘бык’, дракон ‘собака’, бекас ‘клоп’) (Грачев, 2005, 180).
Анимализмы входят в качестве компонентов и во фразеологические единицы. Это одна из самых многочисленных и разнообразных групп фразеологического фонда как польского, так и русского языков. Субстандартная часть (а точнее обороты, относящиеся к преступному жаргону) этого фонда, выбранная нами из лексикографических трудов (Трахтенберг, 2002; Козловский, 1997; Мокиенко, Никитина, 2000; Грачев, 2003; Estreicher, 1903; Kurka, 1907; Ludwikowski, Walczak, 1922; Stępniak, 1993), насчитывает ок. 500 польских и русских жаргонных единиц. Такое количество можно назвать небольшим по сравнению с количеством анималистических фразеологизмов литературного и разговорного языков. Думается, что причиной такого положения является специфика рассматриваемого подъязыка, который охватывает узкие интересы и потребности группы, он консервативен и герметичен, номинации в большинстве своем рациональны, на некоторые из них накладывается табу. Криминонимы, по замечанию В.В. Химика, близки к профессиональным терминам. Они могут восприниматься как номинативы, поэтому они не включаются некоторыми лексикографами, сторонниками узкой трактовки фразеологии в жаргонные словари с пометой фразеологизм. Отсюда мы не имеем полного представляения о фразеологической картине преступного мира. Считаем, что в лексикографировании жаргона важна полнота описания, поэтому сомнения об образности-безо́бразности, экспрессивности-неэкспрессивности должны решаться скорее в пользу первой части этих оппозиций. Прежде всего это может касаться таких оборотов как козья ножка – kozia nóżka ‘гвоздодeр’, гусиная лапка – gęsia łapka ‘инструмент для взлома несгораемых касс’, в которых терминологичность находится в тесной связи с соответствующей метафорой, т.е. оборот является образным. Вопрос экспрессивности остается открытым, но есть предпосылки (эквиваленты в польском и русском жаргоне) к тому, чтобы их не считать полностью нейтральными номинациями терминологического характера.
«Фразеологи давно уже втянуты в орбиту исследования и словарного описания анимализмов» (Мокиенко, 2019, 16). Экскурс в историю лексикографирования анималистического фразеологического материала делает Е.М. Маклакова в статье Фразеологические словари с названиями животных (лексикографический обзор) (Маклакова, 2013). Используя опыт лексикографов, мы анализируем и распределяем собранный материал по ключевому компоненту-зоониму. Такой способ, как представляется, позволяет показать количественное и качественное место образов животного мира в польской и русской жаргонной фразеологии, помогает найти эквиваленты в изучаемых жаргонах. В свою очередь, такой анализ не может не идти в паре с идеографированием жаргонного материала. Отметим, что идеографические жаргонные словари – это лакунарная зона субстандартной лексикографии.
Переходя к нашему материалу, следует сказать, что и русские, и польские жаргонные ФЕ с компонентом-анимализмом отражают картину мира преступника. Через использование зоонима говорящий не только реализует тайную информативную фукнцию сообщения, но и устанавливает контакт со «своими», распознает «своего» и «чужого», а также во многом использует устойчивые формулы для выражения отношения к элементам окружающей действительности.
Итак, в состав польских и русских фразеологизмов преступного жаргона входят следующие компонеты-зоонимы:
PIES (SUKA, SZPIC, SKIEŁA, LEGAWY, SOBACZKA): dziak szpic ‘надзиратель за дверьми’, suczy departament ‘суд’, skiele morowy ‘Ты умный?! (ты в своем уме?)’, pies czerwony ‘1) оперативный сотрудник полиции, 2) сотрудник тайных служб, 3) разведчик, 4) полицейский’, robota na sobaczkę ‘усыпить и обокрасть жертву’, legawy kuka ‘полицейский говорит’;
СОБАКА (БУЛЬДОГ, КОБЕЛЬ, ЛЕГАВЫЙ, МОПС, ПEС, СУКА): оперативный кобель ‘cлужебно-розыскная собака’, бесплатный пeс ‘член ДНД, оперотряда’, псов на лапу клеить ‘сделать зависимыми представителей противоправных органов, дав им взятку’, легавка щенячья ‘инспекция по делам несовершеннолетних; детская комната милиции’, гад легавый ‘1) старый надзиратель, 2) милиционер, 3) осведомитель’ (легавый – сотрудник правоохранительных органов, гад – 1) от нем. Gat, Gatte ‘подручный палача’, гад ‘пресмыкающееся животное: для преступников тот, кто ползает («опускается»), вызывает отвращение, презрение’, брать на собаку/ брать на мопса ‘усыплять жертву’, спустить собачку ‘сломать замок’, усыпить на собачку ‘усыпить чем-л. жертву (собачка (арг.) ‘наркотическое вещество’)’, сука в перьях ‘сыщик, милиционер’ (перья (арг.) ‘погоны’), война сучья ‘борьба между уголовниками, соблюдающими воровской закон, с теми, кто изменил ему’, сделать бульдога ‘ударить кого-л. в лицо’ и др.
Pies/ собака – это зооним, который описан неоднократно в работах лингвистов, фольклористов, культурологов (см.: Мокиенко, 2001; Mokienko, Walter, Valodzina, 2004).
Во фразеологии собака предстает прежде всего как низкое, презренное животное, жизнь которого не представляет никакой ценности. […] Многочисленные негативные коннотации, приписываемые собаке во фразеологии, во многом объясняются мифологическими представлениями, связанными с этим домашним животным. Как отмечает Е.К. Николаева, анализировавшая устойчивые сравнения польского языка, «в древней картине мира собаки занимали крайне низкое положение и причислялись к нечистым существам, к тому же в народном сознании они часто отождествлялись с дьявольскими силами» (Николаева, 1996, 97; цит. по: Бирих, 2019, 176).
Об анимализме pies писал Я. Скавинский, что когда-то pies использовался в качестве наиболее уничижительного оскорбления. Niewierne psy – так называли магометане христиан, которые в свою очередь одаривали прозвищем psy мусульман. «Еще в XIII в. было зафиксировано в Польше оскорбление psiogłowiec (canium caput), которое было брошено одним из архиепископов в адрес немецкого проповедника» (Skawiński, 1999, 147).
В преступном жаргоне pies/ собака появляется чаще других анимализмов и служит для презрительного, пренебрежительного, оскорбительного перенаименования стражей порядка и связанных с ними лиц. То есть, традиционное негативное восприятие данного животного, как воплощение зла, в жаргоне лишь подчеркивается, а перенаименованный объект связывается с миром, враждебным преступнику. Другие компоненты, такие как пeс, легавый, сука и т.д. образуются по аналогии с pies/ собака ‘работник правоохранительных органов’. «Собаки выслеживают преступника, кроме того, обозначения собак нередко являются эвфемизмами дьявола. Несомненно, на формирование у лексемы преступного мира сука повлияло и общенародное – бранное ‘негодная женщина, особенно наушница, сплетница’ (Даль, 2, 358)» (Грачев, Мокиенко, 2000, 159) (напр.: сучить гурту ‘доносить полицейскому’, сучья порода ‘предатели, сыщики, тюремная администрация, судебные власти’, сучья свадьба ‘тюремный праздник, отмечаемый администрацией в память основания тюрьмы’, сучья будка, сучий куток ‘камера, в которой сидят предатели преступников’; см.: Грачев, Мокиенко, 2000, 158–159). Собаками, псами называются «неверные», т.е. те, кто изменил законам преступного мира. Использование анимализма при оценке другого человека подчеркивает превосходство говорящего. В субстандарте употребление анимальных инвектив – явление частое, потому что его носители стремятся в поведении, в том числе речевом, к выходу за рамки норм этикета, права, проявляют агрессию к «худшим». Как считает З. Кемпф, во всех европейских языках отмечается отражение мысли человека о своем превосходстве над животными и, соответственно, в отношении объектов, которые считаются «худшими», «низшими», используется анималистическая метафора (см.: Kempf, 1985, 125). Pies/ собака является самым уничижительным, оскорбительным, очерняющим названием как в польском (ср. данные: Peisert, 2004, 95), так и в русском языках. Кроме этого во фразеологизмах используются названия пород собак: legawy/ легавый, лягавый (русская лексема по сведениям М. Фасмера и Н.М. Шанского имеет польское происхождение), шпиц, мопс, благодаря чему говорящий конкретизирует особенности объекта (прежде всего, учитывается внешний вид животного). В русском арго компоненты кобель и пес служат исключительно для усиления негативной и пренебрежительной характеристики человека за счет дополнительной коннотации у данных единиц – «похотливый, блудливый, напористый человек» (Воробьева, 2019, 193). В польском жаргоне в качестве компонента фразеологизма отмечена лексема skieł ‘собака’, которая восходит к русской арготической – скил ‘собака’ (подробнее см.: Pacuła, 2020, 95).
Анимализм также используется в отношении предметов, которые важны в преступном промысле. Это названия объектов кражи (напр., серебряная собачка), инструментов, использующихся при краже (напр., работа на собачку[4], взять на собачку, усыпить на собачку [собачка (собака) ‘наркотическое вещество’ от собака (арг.) ‘яд, отрава’]; (cм.: Грачев, 2003, 853). Польское [robota] na sobaczkę – из русского языка (см.: Stępniak, 1993, 518). Метафорический перенос (собачка ‘замок’) осуществляется на основе схожести поведения животного и его использования людьми и функции предмета – стеречь дом, жилище, имущество, охранять его, защищать).
KOT: kota popędzić/ pognać ‘вспугнуть вора во время кражи’, jechać na kota ‘симулировать психическое заболевание’;
КОТ/ КОШКА: идти на кота ‘обкрадывать клиента проститутки; ограбить жертву с помощью соучастницы’; блатная кошка/ ветошная кошка ‘проститутка – сообщница грабителя’ и др.
Между русскими и польскими оборотами наблюдаем отличие, в польском, во-первых, анималистический компонент – это название самца. Оно используется для переименования вора (по схожести поведения с повадками кота: неслышно двигаться, забираться в недоступные места), для уточняющего определения свойства предмета (зд. светиться в темноте – koci ślip (ślip – (арг.) ‘глаз’)), как указание на психическое заболевание – сумасшедствие, безумие, или на недостаток ума – глупость (ср.: (разг.) dostać kota, mieć kota). Последнее не является характерным только для преступного жаргона, оно уходит корнями в давнее представление о животном без памяти и «с тупой головой» (koci łeb) (Kopaliński, 1990, 165). Обороты, указывающие на «присутствие кота в голове» у глупого, сумасшедшего человека, отмечены XVI в. в словаре Nowа Księga Przysłów … (NKPP, II, 167). В русском преступном жаргоне кот – это клиент проститутки и потенциальная жертва преступления. В отличие от польского в русском языке во фразеологизмах используется чаще компонент кошка со значением ‘проститутка’, в польском kocica (kotycha, kucicha)/ kotka не встречается в устойчивых словосочетаниях, но значения ‘1) любовница, сожительница, хозяйка воровского притона (см.: K., 25; LW, 39; St., 240), 2) проститутка, брошенная сутенером, любовником (LW, 40), 3) секретарь (секретарша) (St., 240)’ зафиксированы. Предполагаем, что данное явление связано и тем, что в несубстандартной фразеологии компоненты kotka/ kocica не вступают во фразеологические связи. Обозначение анимализмом привлекательной, но распущенной в сексуальном отношении девушки/ женщины фиксируется с XVI в. (Komorowska, Szlachta, 2021, 220). Кошачий – 1) определение небольшого, недолгого, непостоянного (возможно здесь сравнение с манерами поведения кошки/ кота), 2) относящийся к женщине, ее присутствию.
KOZA (KOZI): kozi bok ‘комплект ключей’, kozia nóżka ‘специальная свинцовая пластинка, которая с помощью проволоки вставляется в замок для того, чтобы его открыть’, być kozłowym ‘напиться пьяным’;
КОЗEЛ: сделать козлом кого ‘1) распустить слух о связях кого-л. с милицией, 2) совершить насильственный акт мужеложества с кем-л.’, тюремный козeл ‘тюремная игра со спичечным коробком’.
Противоположная ситуация той, которая сложилась со словами кот и кошка (хотя и по схеме схожая), наблюдается с компонентами koza – козeл. Анимализмом в польском языке определяется предмет (его часть) по схожести с частью тела животного, а также в другом обороте прилагательное kozłowy, напоминающее русскую фамилию, которая образована от слова козeл – анимализма, использующегося в русском языке как пейоративное наименование мужчины, мужа с целью подчеркнуть его глупость, непрактичность, безрассудочность, безответственность. Однако в преступном мире козeл – это серьeзное оскорбление, за которое в тюрьме могут даже убить, если оно используется не по отношению к соответствующему лицу, несправедливо, безосновательно. Козлами называют людей низшей преступной касты (сравнимо с ссученный). Такое использование отражает существующие представления, закрепленные в сознании носителей и языке – ср.: козeл – похотливое животное, греховное, приносимое в жертву (библейский фразеологизм козeл отпущения). В русском языке, в отличие от польского и других европейских языков, козлом называют домино (ср.: забивать козла ‘играть в домино’). Однако анимализм появился в результате «ошибки» вместо козен, козeн ‘название костяшек, суставов животного (как бабка), которые использовались для игры в бабки’. Выражение используется для определения игры в домино после ее появления и распространения на Руси (Мокиенко, 1999, 126).
KROWA: krowa głodna ‘кухня’; krowę rozpruć ‘обокрасть кооператив’, krowa na łańcuchu ‘женщина-судья’, krowę doić ‘курить трубку’;
КОРОВА (КОРОВКА): сливки от бешенной коровы ‘водка’, молочко (молоко) от бешеной коровки ‘cамогон’.
В жаргоне о krowie/ корове говорится как о животном, дающем человеку пропитание, о животном несвободном, в русском – корова/ коровка – компонент, отражающий традиционное, стереотипное представление о том, что корова дает молоко, причем во фразеологизмах он не является носителем основного значения и может быть заменен на название иного бешеного существа, а в польском фразеологизме – иное млекопитающее. Обращает на себя внимание единица krowę rozpruć, которая является трансформацией воровского оборота rozpruć niedźwiedzia, в котором niedźwiedź ‘сейф’. По аналогии сравнения большой, сильный – ‘с деньгами/ с богатством’. Krowa, как и многие из анимализмов, употребляется при уничижительной, пренебрежительной оценке человека, в данном случае женщины со стороны ее внешних качеств (большие размеры, неуклюжесть), что также отмечается и в разговорном языке.
BYK: byka dać ‘ударять головой’, byk boży ‘ксендз’, stado byków ‘группа учащихся’;
БЫК (БЫЧОК, собир. БЫЧЬE): бык голый ‘туз (игральная карта)’, быков гонять ‘играть в кости, играть в карты, в кости на кусочки мяса’, бык рогатый ‘1) глупый человек, 2) преступник, исполняющий приказания авторитетного уголовника, 3) охранник авторитетного уголовника, 4) уголовник, собирающий дань с киосков частных предпринимателей, 5) бездушный человек, 6) человек, приносящий зло другим людям, 7) наeмный убийца’, бычок маменькин ‘1) молодой человек, имеющий половые контакты с матерью, 2) молодой человек, осуществляющий за плату половые контакты с богатыми женщинами, 3) любовник богатой, но старой женщины, 4) несовершеннолетний пассивный гомосексуалист’, бычьe рогатое ‘группа быков (бык (арг.) – преступник, выполняющий поручения авторитетного уголовника)’, бычий выдел ‘1) осужденный, изъявивший желание работать, 2) осужденный добровольно работающий нa производстве (бык – осужденный, хорошо работающий в ИТУ, пол. wydział – отдел)’ и др.
Byk в польском жаргоне используется для названия удара, который схож с «техникой» его выполнения, подобной на удар рогами разъяренного быка. Данный перенос не отмечен в русском языке, хотя близка к нему лексема быковать ‘вести себя агрессивно, противостоять кому-л.’. Остальные приведенные примеры показывают сходство в образной структуре фразеологизмов, в которых byk/ бык служит для представления сильного, крупного (молодого) человека, однако порой безвольного, наивного, глупого, легко ведомого, что соотносится и с тем, что мы наблюдаем на примере литературного языка, напр. пословица – Здоров как бык, да не знает, как быть.
С компонентом wół в польском преступном арго фразеологизмов не зафиксировано. Вероятно, одной из причин является количественная разница единиц в источниках, и как следствие – в описываемом материале.
ВОЛ: вола водить (пасти, крутить) ‘1) обманывать, рассказывать небылицы, лгать на допросе, 2) запутывать, дезориентировать кого-л.’, вола волить ‘говорить вздор, пустословить’. Русские жаргонные фразеологизмы являются, по нашему предположению, трансформацией европейской единицы – водить за нос. «Метафора связана со способом управлять животными (быками, лошадьми и т.п.), которых водят при помощи кольца, продетого в ноздри» (Бирих, Мокиенко, Степанова, 2005, 478).
BARAN: baran boży ‘ксeндз’, barany rzucać ‘показывать свое превосходство над кем-л.’;
БАРАН: серый баран ‘участковый инспектор’, цагайский баран ‘представитель какой-л. из дагестанских народностей’.
Баран является олицетворением глупости, тупости, «безумности», и в узуальном использовании считается эвфемизмом глупца, дурака, дебила, идиота и т.д. В приведенных же оборотах использование анимализма по отношению к человеку не указывает на качество, свойственное этому животному, а лишь подчеркивает негативное, уничижительное, презрительное отношение к нему. Пренебрежительная характеристика создается за счет применения структурно-семантической трансформации литературного оборота (baran boży от baranek boży), производящей эффект неожиданной словесной игры в результате столкновения высокого и низкого, положительного и отрицательного (серый баран – серый кардинал).
В жаргоне также фиксируется метонимический перенос, строящийся на соотнесении породы овец, баранов, разводимой в южных регионах, а также пищи, употребляемой представителями южной национальности (цагайский баран). Думается, что оборот отражает также субъективное негативное отношение к дагестанцам, создаваемое за счет использования анимализма, имеющего в русском языке отрицательные коннотации (см.: Мокиенко, Никитина, 2007). В обороте barany rzucać – вероятно, трансформации оборота rzucać mięsem ‘ругаться, выражать свое превосходство за счет словесной агрессии, проявляющейся в использовании, в частности, вульгаризмов и бранных слов’.
KOŃ (KONIK)/ SZKAPA/ OGIER: robić konika ‘побег помощника вора с добычей’, na konia ‘кража на пляжах’, koń więzienny ‘нелегальная тюремная почта’, śmigać w konia, latać (lecieć) w konia, latać sobie w konia, gonienie konia, rżnięcie konia, konia bić, trzepać konia, na koń, rąbać konia na postoju, śmigać konika, zapierdalać sobie w szkapę ‘заниматься онанизмом, в т.ч. в группе’, ogier boży ‘1) ксендз, 2) человек, сочувствующий жертве и мешающий преступнику ее обокрасть’;
КОНЬ/ ЛОШАДЬ/ КОБЫЛА: бросать коня ‘протягивать веревку между окнами камер с целью передачи записок или предметов’, искать кобылу [у татарина, у цыган] ‘заниматься бесполезным делом’, серая лошадь ‘1) заключенный, занятый на тяжелых физических работах, 2) рабочий; крестьянин’, оседлать коня ‘1) украсть мотоцикл или велосипед, 2) совершить половой акт’.
Конь и лошадь – это сильное, выносливое, быстрое хозяйственное животное, помогающее людям в транспортировке, езде верхом, пахоте. На жаргонных примерах видим, что выполняемые функции и качества животного легли в основу сравнения предметов и людей с конем, лошадью: веревка для передачи писем в тюрьме, выносливость – заключенный, выполняющий тяжелую работу, скорость и доставка – вор, доставляющий товар и др. Олицетворение отмечается и в обороте zaprowadzić konia do stajni, где koń – ‘нож’. В русском преступном арго конь также ‘ложка’. Кони как ‘ноги’ и ‘обувь’ пришло по данным этимологического словаря русской фразеологии (Бирих, Мокиенко, Степанова, 2005, 334) из финского kenka ‘башмак’, и с анимализмом его связывает лишь фонетическая близость. Анимализм koń/ конь используется как эвфемизм вульгаризма, называющего мужской половой орган. Способ эвфемизации названия табуизированного объекта, каким является пенис, фалос и т.д. с помощью названия животного явление, известное во многих языках и культурах: карасик (итал.), голова черепахи (китайс.), змея (змей) (англ.), петушок (русск.), птичка (польск.), голубь (испан.) и др. В польском и русском жаргоне такое употребление имеет давнюю историю. Как указывает А. Домбровская, автор словаря польских эвфемизмов, koń/ konik в значении ‘мужской половой орган’ встречается в старопольских и народных текстах. Конь в них – символ мужской потенции (Dąbrowska, 1998). В словаре символов написано, что koń – это сильное сексуальное влечение, сексуальная сила (Kopaliński, 1990, 160). В «сексуальном» значении koń/ конь активно используется в жаргонно-разговорной фразеологии, польское преступное арго использует его, но не добавляет ничего к образу, поэтому характерной чертой этого варианта языка назвать нельзя. В русском преступном арго подобные единицы (напоить коня, оседлать коня ‘совершить половой акт’) также зафиксированы. В отличие от польского в русском арго ряд фразеологизмов короче. Вызвано это особенностями восприятия коня в русском языке и культуре. В.В. Химик пишет, что за конем закрепилось больше положительных коннотаций (в отличие от лошади) и позитивная экспрессия, слово конь (в оличие от лошади) служит для стилистического повышения (Химик, 2014, 72).
OSIOŁ/ MUŁ: muł do kwadratu, muł pasiasty ‘глупый человек, дурак’, ośla łąka ‘место, где клиенты выбирают проституток’;
ŚWINIA: świnią poszczuć ‘испугать’, świnia różowa ‘толстяк’ и др.
Русские арготические фразеологизмы с компонентом осeл, мул, свинья не были отмечены в источниках, из которых мы выбирали материал. Отдельные лексемы используются и имеют следующие значения: свинья ‘1) женщина-судья, 2) народный судья, 3) уборщик в камере, 4) деградировавший, презираемый и унижаемый всеми заключенный’. Осeл ‘лощадь’, мул – специально подготовленный агент, проглатывающий пакетики-контейнеры с наркотиком для перевоза через границу.
Обращаясь к польскому материалу, во фразеологических оборотах преступного жаргона видим отражение традиционных стереотипных, негативных представлений об осле, муле (osioł (muł) – воплощение глупости, необразованности, похоти, сладострастия и разврата, а о свинье (świnia) – жирности, толстоты (отсутствие хорошей фигуры), нечистоплотности, неморальности, непорядочности, пустоты, высокомерия, подлости, злости, бесчестности и др. (cм.: Kopaliński, 1990, 290, 420). Характерным для преступного жаргона является использование названия животного для переименования предмета и обозначения его качества, которое важно для преступников и их окружения (świnia ‘аккордеон’, świński ‘нелегальный’).
KOGUT: kogut czerwony ‘поджог’, puścić <czerwonego> koguta/ puścić kogucika ‘поджечь’ (ср. русск.: пустить красного петуха);
ПЕТУХ: объявленный петух ‘разоблаченный пассивный гомосексуалист’, cтарший петух ‘неформальный лидер в бригаде, состоящей из презираемых заключенных – пассивных гомосексуалистов’, дать (давать) петуха кому ‘протянуть руку кому-л. для рукопожатия’, сел петух на хату ‘1) о поджоге, 2) об установленном за квартирой наблюдении’, петуху хвост (хвоста) крутить (вертеть) ‘cовершать кражи в общественном транспорте’, стая петушиная ‘группа «петухов» (заключенные, над которыми совершили насильственный половой акт, тем самым поставив на низшую ступень криминальной лестницы)’, петушиный угол – ‘проход в секции или бараке, в котором живут опущенные’, петушиная групповуха – ‘коллективное изнасилование заключенного’, петушиная участь – ‘судьба и статус изнасилованного заключенного’, петушиный процесс – ‘судебное разбирательство над обвиняемым по ст. 121 УК РСФСР от 1961 г. (мужеложество)’, поштопать петуха –‘совершить акт мужеложества’.
Польский оборот о петухе на крыше со значением ‘поджога’ зафиксирован в словаре Nowa Księga Przysłów…, где его употребление отмечается концом XIX в. В польскую блатную музыку его записали авторы словарей, вероятно, руководствуясь ассоциацией, исходящей из семантики единицы, а именно: поджог → запретное, нелегальное, противоправное действие → совершается преступниками → действие не называется напрямую, значит нелегальное скрывается, т.е. становится тайным → относится к арго преступников. В русском и других славянских языках, а также балтийских и германских зафиксирован схожий фразеологический оборот. Большинство исследователей возводят его к «древней языческой символике огня и культу богов-громовержцев» (Бирих, Мокиенко, Степанова, 2005, 530).
Петух в русском арго – это представитель низшей касты заключенных, которому в польском соответствует cwel (есть предположение, что восходит к немецкому Schwelle ‘шпала’ или Schwule ‘гомосексуалист’), но, как видно, польская и русская лексемы не имеют общих корней. На вопрос, почему в русском жаргоне был выбран петух для обозначения «опущенного», ответа нет. Есть предположение, что 1) оно возникло по ассоциативному ряду петух – петух от слова ‘петь’ – (жарг). петь ‘доносить’ – петух – тот, кто доносит – петух – кто-то чужой, враг, представитель низшего, и соответственно презираемого «сословия»; 2) на формирование значения повлияло англ. сленговое cock ‘мужской половой орган’; 3) лексема образовалась от арготического петушить ‘насиловать’; 4) от еврейского обряда жертвоприношения капарот (сбрасывают на птицу свои грехи, а потом ее убивают) (Кучинский, 2018).
Петух – это также переименование руки, по нашему мнению, по фонетическому сходству с жаргонно-разговорным пять, пятерня ‘рука, ладонь’, которое выступает в обороте ‘поздороваться за руку’ – дать пять.
KURA: kurza łapa ‘вор, крадущий домашнюю птицу’;
КУРИЦА (КВОЧКА): курица/ квочка с цыплятами ‘пистолет с патронами’.
В польском обороте притяжательное прилагательное указывает на специализацию преступника и вид преступления (ср.: kurarz ‘złodziej drobiu’). В русском арго фразеологизм построен по образной модели «взрослый с ребeнком, детeнышем» (ср.: масленок с маслятами, опeнок с опятами, поросeнок с поросятами) (Грачев, 2003, 467).
GĘŚ: gęsia łapka ‘инструмент для вскрытия сейфов, лом с выгнутым концом’;
ГУСЬ: пощупать гуся ‘1) собрать сведения о намеченной для ограбления жертве, 2) проверить ощупыванием наличие денег в карманах у жертвы’, три гуся ‘1) условный сигнал воров, означающий, что кража совершена удачно, 2) 222 статья уголовного кодекса (незаконный оборот оружия)’, гусь оторвался у кого ‘о психическом заболевании, когда все окружающее воспринимается как нереальное’, гонять (гнать) гусей ‘1) притворяться глупым, прикидываться дураком, 2) изображать неведающего, прикидываться непонимающим, 3) обманывать, лгать, выкручиваться, 4) симулировать психическое заболевание, сумасшествие’.
В польском обороте анимализм используется для описания особенностей внешнего вида предмета, используемого преступниками, в отличие от kurza łapka, где прилагательное указывает на объект – цель направленного действия – кражи. Перенос с животного, его части на предмет по внешнему сходству явление устойчивое в польском языке, не только в уголовном, напр., żabka ‘французский ключ’, kozia nóżka ‘гвоздодeр’, koziołek ‘ко́злы’, kozibok (угол.) ‘отмычка для взлома барабанного замка’, jaskółka (угол.) ‘отмычка’, szpikowany zając (устар.) ‘приспособления для пыток’, jeżyk (угол.) ‘булавка, иголка’, piesek (угол.) ‘наркотическое средство, усыпляющее жертву, своего рода «инструмент» кражи’, rak (угол.) ‘клещи’, śledź (угол.) ‘нож, сабля’. Интересно, что и новые устройства, которые в настоящее время появляются на рынке, получают «звериные» имена, напр., пилы Tiger, Panther, Cat, Puma.
В русском жаргоне гусь реализуется в переносном значении как ‘наивный, глупый человек, иногда жертва преступления’, которое, по нашему мнению, сформировалось под влиянием более ранних их контаминации: 1) гусь – ‘пройдоха’ и 2) гуcь – ‘мужской половой член’. Кроме того, в жаргоне наблюдается также активность ассоциативной модели: пренебрежительно и уничижительно глупый или наивный, чужой (не свой) человек, враг (напр., полицейский), богатый человек (потенциальная жертва) = мужской половой член (в том числе, эвфемистические вульгарные и бранные названия).
Сравнение знаков и цифр (используемых в качестве тайной символики или кодов, напр., в переписке или сообщении, передаваемой скрыто, нелегально, засекречено) с формой тела и движениями животного отмечено во фразеологизме три гуся. Такие сигналы разрабатывались в течение долгого времени, и они схожи с теми, которые передаются на расстояния в условиях ограниченной слышимости (ср. сигналы опасности).
В преступном польском и русском жаргонах не обошлось и без диких млекопитающих.
SZCZUR: na szczura ‘кража из подвалов’, szczur lokalowy ‘вор, осуществляющий кражи в ресторанах’, szczurza robota ‘кража в гостиницах’, szczurze detale ‘вещи, украденные в гостиницах’ (в оборотах используется характерная черта животного – обитать в жилищах людей (главным образом, в местах хранения продовольственных запасов – подвалах, наносить ущерб, сгрызая запасы продуктов, предметы мебели и одежды);
КРЫСА: банда крыс ‘владельцы и работники частных ларьков’, белая крыса ‘врач, медицинский работник, берущий взятки’. В русском языке за подлыми, жадными, подхалимными людьми закрепилось название крыса. Крыса имеет в разных культурах различную символику, но в польской и русской – она отрицательная, т.е. олицетворяет зло, демона, черта, дьявола, враждебность, насилие, разрушение, измену, доносительство, проблемы, кражу, болезнь, заразу, опустошение, смерть.
JEŻYK: na jeżyka ‘карманная кража, для осуществления которой орудием служит игла или булавка’ (в обороте использован внешний облик зверька, а точнее его характерная черта – иголки, которыми он пользуется как инструментом для перенесения предметов);
EЖИК: eжиков пасти ‘бездельничать’ (образовано по ассоциативной модели: делать что-то реально невозможное, нелогичное или бесполезное, ср. курить бамбук, бананы катать, изюм косить, бить масло).
KRET: kret pod górką ‘вор, специализирующися на кражах из подвалов’, na kreta ‘взлом помещения через отвертие в полу’;
КРОТ: земляной крот ‘крестьянин, колхозник’ (и в польском, и в русском обороте используется образ животного, живущего внизу, под чем-то (землeй) и выходящего на поверхность из норы, туннеля, сделав небольшое отверствие).
NIEDŹWIEDŹ: rozpruć niedźwiedzia ‘взломать сейф’ (возможно, на основе метафорического переноса по внешнему сходству – большой, тяжeлый, ценный [для охотника]);
МЕДВЕДЬ: подогрев медвежий ‘гашиш, употребляемый осужденными в лесных ИТУ’. В русском преступном арго функционирует заимствованное из польского – медведь ‘сейф’, медвежатник ‘вор, специализирующийся на взломе сейфов’, однако в данном случае используется прилагательное-анимализм, который называет место происхождения объекта (лес), место, в котором также обитает медведь.
JELEŃ: na jelenia ‘разбойное нападение; обкрадывание пьяных людей в общественных местах’, robić jelenia ‘обкрадывать жертву’;
ОЛЕНЬ: олень с развесистыми рогами ‘наивный, неопытный человек, не принадлежащий к преступному миру’, фаршированный олень ‘наивный интеллигент’, ехать на оленях ‘тюремная игра, унижающая достоинство человека, используется для шутливого, презрительного или уничижительного определения простака, наивного человека, глупца, дурака’. При этом в русском языке значение анимализма имеет неявную историю: с одной стороны, оно может быть связано с оборотом рогат как олень ‘о муже, которому изменила жена’, с другой стороны – заимствовано из польского – robić kogoś w jelenia, brać kogoś na jelenia ‘издеваться над кем-либо, делать из кого-то дурака’ (см.: Николаева, 2019, 78–83).
WILK: na białe wilki ‘в Сибирь (на поселение)’;
ВОЛК: волк (волчара) позорный ‘работник правоохранительных органов’, волчье солнышко ‘1) лампочка в камере, 2) месяц (из народной речи по мотивировке: источник света для тех, кто активен ночью [хищных зверей, воров, бродяг и т.п.] [Грачев, Мокиенко, 2000, 154–155]).
HIENA: hiena nocna ‘вор, крадущий по ночам’ (сравнение с образом жизни гиены; гиена имеет негативный образ и символизирует ночные грабежи).
LIS: lisa na dach puścić ‘совершить поджeг’ (трансф. фразеологического оборота koguta czerwonego puścić, замена компонентного состава происходит на основе сравнения яркого [красного, оранжевого] цвета животных [их хвоста] с огнем [языками пламени]).
MAŁPA: małpi gaj ‘1) квартира проституток, 2) дисциплинарное наказание’, małpi kit ‘рис, каша’, małpy oswojone ‘полиция’. Обезьяна в польской литературе и культуре (напр., во фрашках Я. Кохановского) – символ греховности, духовного падения, разврата, хитрости, жадности. Негативный образ используется и в преступном арго.
WYDRA: [zrobić] (na) wydrę ‘1) кража вещей путем вырывания их из рук жертвы, 2) кража вещей, которые попались на глаза и быстрый побег, 3) взлом автомобиля, в котором нет противоугонных средств, 4) кража в магазине, для совершения которой используется помощник, отвлекающий внимание обслуживающего персонала от вора’ (лексема, воспринимаемая как анимализм, является омоформой к арготизму wydra, образованному от глагола wydrzeć – wydzierać ‘вырвать, выдрать – вырывать, выдирать’). В русском воровском арго выдра ‘1) веревка, 2) вор, проникающий в помещение путeм вскрытия дверных замков, 3) отмычка, 4) ключ для отпирания замка’.
ZAJĄC: dać zająca, dawać zająca, puścić w zająca, zrobić zająca ‘убежать’ (сравнение по доминантной характеристике – быстрота бега).
БАРС: железный барс ‘активный гомосексуалист’ (предположительно, от англ. gay bars ‘бары для геев’), чeрный барс – ‘кавказский боевик, вооруженный автоматическим оружием’ (метонимический перенос на человека с названия охотничьих карабинов [барс], предназначенных для охоты на среднего зверя).
МЫШЬ: кинуть мышь ‘обворовать пьяного’, ловить мышей ‘1) быть расторопным (сравнение с поведением кота), 2) обворовывать пьяных’ (в арго мышь ‘пьяный человек’) Представляется, есть несколько путей, по которым мышью стал пьяный человек: 1) от оборота мокрая мышь, заимствованного из польского – mokry jak mysz ← spocić się jak mysz w połogu ‘вспотевший, намокший человек’, а пьяный человек также часто потеет и выглядит также жалко, как мышь, облитая водой, или как испугавшаяся мышь, шерсть которой слиплась; 2) от польского myszką trąci ‘что-л. плохо пахнущее, старое’, известно, что запах пьяного человека не относится к приятным, не вызывает восхищения. В польском mysz ‘вор, крадущих из гостиниц’, myszka ‘вор, крадущий малоценные вещи’, myszką ‘квартирная кража с проникновением в помещение через потайные ходы’, myszkarz ‘вор, крадущий из подвалов’, myszkowanie ‘кража из подвала в гостинице’. Такой перенос названия исполнителя преступления на жертву – характерная черта преступного жаргона.
ЛЕВ (ЛЬВEНОК): львeнка поймать ‘обокрасть богатого’ (лев иносказательно ‘модный щеголь, отличающийся внешними успехами в большом свете’, как во французском и английском языках [см.: Михельсон, 1896–1912]). Использование деминутива показывает уничижительное отношение к жертве вора.
СЛОН (СЛОНИХА, СЛОНИК): слониха со слонятами ‘стол со скамейками в камере’ (по внешней схожести). Запустить слоника – ‘cовершить с кем-л. половой акт оральным способом, украв при этом что-л. из кармана партнера (действия проститутки)’. Слоник – ‘мужской половой орган’ (по модели: мужской половой орган – орган животного [хобот] – животное, характерным признаком которого является этот орган и для чего он служит этому животному [слон]). Деминутив (слоник) указывает на небольшой размер животного (инструмента), что является характерной чертой воровского жаргона.
ХОРEК (ХОРИЦА): искать хорька (хорицу) ‘подыскивать полового партнера’ (от арг. хорь – цыган. kar, ker ‘мужской половой член’, xar ‘дыра, дырка’ [Грачев, 2003, 999]).
DZIĘCIOŁ: nadziany dzięcioł ‘состоятельный человек, объект (жертва) преступления’.
MEWA: biała mewa ‘несовершеннолетняя проститутка’.
PAPUGA: papuga w bajer leci ‘адвокат произносит речь’, papuga ze skowyrem ‘охранник с собакой’, papuga trzaska dziobem, występ papugi, papuzia gadka ‘речь представителя защиты в суде’, główny papuga ‘председатель суда’, na papugę ‘карманная кража, которая совершается с помощью приема отвлечения внимания жертвы разговорами, играми, шутками’.
PELIKAN: starać się na pelikanie ‘1) заниматься сексом, 2) заниматься проституцией’, zabawa z pelikanem ‘групповая сексуальная оргия’.
STRUŚ: w strusia uderzyć ‘убегать’.
ŻURAW: żurawia zapuścić ‘запустить руку в чужой карман, посмотреть в чужой карман’.
БАКЛАН: баклан породистый ‘человек, осужденный за злостное хулиганство’, баклан хавирный ‘хулиган, осужденный за квартирный дебош’, уцепить баклана ‘усмирить хулигана в зоне ИТК’. По мнению М.А. Грачева и В.М. Мокиенко (2000, 32), слово баклан в жаргон вошло из территориальных диалектов, где баклан (сиб.) ‘чурбан, чурка, обрубок бревна’, (влд., нижегор.) ‘1) большая голова, 2) человек с большой головой’.
БЕКАС: охотиться за бекасами (на бекасов) ‘собирать окурки’.
ВОРОБЕЙ (ВОРОБУШЕК): воробья спугнуть – сломать, сорвать замок, cшибать воробьeв – взламывать замки, наловить воробушков – добыть много денег.
ВОРОН: чeрный ворон ‘автомашина, специально оборудованная для перевозки заключенных’.
ГОЛУБЬ: спугнуть голубей ‘cовершить кражу белья, вывешенного для просушки’.
ЛАСТОЧКА: cвязать (связывать) ласточкой кого ‘привязать руки за спиной жертвы к ногам’, cделать ласточку кому ‘1) надеть на кого-л. смирительную рубашку, 2) выбросить жертву в окно’.
СОВА: сова ментовская ‘cтарушка-общественница, помощница участкового инспектора’.
ФАЗАН: тянуть фазана – ‘лгать, не исполнять обещаний’, фазана протянуть ‘продать похищенную вещь, а затем отнять ее’.
После выделения компонентов-анимализмов во фразеологизмах и распределению их на группы отчетливо видно разнообразие животного мира, представленное через призму жаргонной фразеологии. Отмечаются сходства и различия между русской и польской частью субстандарта. Расхождения можно объяснить несколькими причинами:
1. Объем польских и русских лексикографических работ, представляющих преступно-уголовный жаргон, не одинаков.
2. Не все словосочетания с анимализмом заносятся в словари, а если они и были включены, то не помещены в словарях как фразеологические обороты. Это вытекает из различной трактовки фразеологии (ее объема) и фразеологического неологизма.
3. Сказываются различия в характере и особенностях закрепления в языке и культуре стереотипных образов животных (различия в концептосфере, символике, образах, закрепленных в фольклоре, литературе, изобразительном искусстве, кино).
4. Несхожие реалии как вне, так и внутри преступной жизни.
5. Различная фонетическая и грамматическая материя языков и, соответственно, отличный друг от друга выбор единиц для перефразирования, трансформации.
Сходства объясняются:
– общностью древних представлений о мире у поляков и русских, картинами мира преступников, в частности;
– родственностью польского и русского языков;
– общими, закрепленными в сознании носителей схемами и моделями, по которым строятся единицы внутри характерных для этого варианта языка тем;
– близкими контактами представителей преступного мира друг с другом;
– взаимными заимствованиями лексических и фразеологических единиц, синтаксических структур.
В заключение можно представить, как выглядит польский и русский жаргонный «зоопарк».
| польский преступный жаргон | русский преступный жаргон | |
|---|---|---|
| I. Преступник | pies, kot, kura, wilk, hiena | кошка, козел, бычок, лошадь, крот, баклан |
| II. Жертва преступления | osioł, muł, świnia, jeleń, dzięcioł | кот, бык, баран, петух, гусь, крыса, олень, барс, львeнок, хорeк, мышь |
| III. Объект преступления | krowa, niedźwiedź, pelikan | медведь, воробей |
| IV. Инструмент для совершения преступления | pies, koza, koń, świnia, gęś, kret, jeżyk, jeleń, wydra | собака, собачка, мопс, конь, курица, мышь, барс |
| V. В описаниях действий преступников | baran, kogut, zając, struś, żuraw | вол, кобыла, ежик, ласточка |
| VI. Представители правоохранительных органов | pies, legawy, szpic, skiela, papuga, pająk | собака, кобель, легавая, пeс, сука, бык, крыса, волк (волчара), сова |
| *Другое | kot, kozłowy, krowa, byk, ogier, koń, lis | собака, щенок, корова, баран, кони, кобыла, гусь, слон, слонята, бекас |
Дальнейшие исследования в этой области фразеологии и жаргонологии позволят полнее представить этимологию субстандартных единиц, уточнить сходства и различия, что поможет детальнее их описать в словаре польско-русского жаргона.
NKPP – Krzyżanowski, J. (red.) (1969–1978). Nowa księga przysłów i wyrażeń przysłowiowych polskich. T. 1–4. Warszawa: Państwowy Instytut Wydawniczy.
K. – Kurka, A. (1907). Słownik mowy złodziejskiej. Lwów: Nakładem Autora. Druk Artura Goldmana Lwów.
LW. – Ludwikowski, W., Walczak, H. (1922). Żargon mowy przestępców „Blatna muzyka”. Ogólny zbiór słów gwary złodziejskiej. Warszawa: Druk R. Szrajber.
St. – Stępniak, K. (1993). Słownik tajemnych gwar przestępczych. Londyn: Wydawnictwo Puls.
арг. – арготическое
влд. – вологодское
испан. – испанское
итал. – итальянское
китайс. – китайское
нижегор. – нижегородское
польск. – польское
разг. – разговорное
русск. – русское
сиб. – сибирское
угол. – угловное арго
устар. – устаревшее
цыган. – цыганское
Багана, Ж. (2011). Фаунонимическая лексика в системе языка и ее национально-культурная специфика (на материале лексических единиц «лошадь», «конь», «свинья» в русском, английском и немецком языках), Научные ведомости БелГУ, Серия: Гуманитарные науки, 24 (119), 84–94.
Бирих, A. (2019). Анималистическая фразеология в русском языке XVIII в. В: Анималистическая фразеология в славянских языках. Лингвистические и лингвокультурологические аспекты (175–183), Х. Вальтер, В.М. Мокиенко (отв. ред.). Грайсфсвальд–Санкт-Петербург: Universität Greifswald.
Бирих, А.К., Мокиенко, В.М., Степанова Л.И. (2005). Русская фразеология. Историко-этимологический словарь. Москва: ООО Издательство «Астрель».
Бондалетов, В.Д. (1987). Социальная лингвистика. Москва: Издательство «Просвещение».
Воробьева, Л.Б. (2019). Устойчивые сравнения с компонентом собака в русском и литовском языках. В: Анималистическая фразеология в славянских языках. Лингвистические и лингвокультурологические аспекты (191–194), Х. Вальтер, В.М. Мокиенко (отв. ред.). Грайсфсвальд–Санкт-Петербург: Universität Greifswald.
Грачев, М.А. (2003). Словарь тысячелетнего русского арго. Москва: РИПОЛ КЛАССИК.
Грачев, М.А. (2005). От Ваньки Каина до мафии. Прошлое и настоящее уголовного жаргона. Санкт-Петербург: «Авалон», «Азбука-классика».
Грачев, М.А., Мокиенко, В.М. (2000). Историко-этимологический словарь воровского жаргона. Москва: ООО «Фолио-Пресс».
Грачев, М.А., Мокиенко, В.М. (2008). Русский жаргон. Историко-этимологический словарь. Москва: «АСТ-ПРЕСС».
Козловский, В. (1983). Собрание русских воровских словарей в четырех томах. Т. 1–4. New York: Chalidze.
Лихачев, Д.С. (1935). Черты первобытного примитивизма воровской речи. В: Язык и мышление. Т. III–IV (354–398). Москва–Ленинград: Издательство АН СССР.
Маклакова, Е.М. (2013). Фразеологические словари с названиями животных (лексикографический обзор). В: Филологические науки. Вопросы теории и практики, 3 (21), II, 121–123, http://www.gramota.net/materials/2/2013/3-2/32.html, доступ: 15.12.2021.
Михельсон, М.И. (1896–1912). Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний. Т. 1–2. Ходячие и меткие слова. Сборник русских и иностранных цитат, пословиц, поговорок, пословичных выражений и отдельных слов (иносказаний). Санкт-Петербург, https://gufo.me/dict/mikhelson, доступ: 21.10.2021.
Мокиенко, В.М. (1996). Экспрессивность фразеологических единиц. В: Проблемы фразеологической семантики (39–68), Г.А. Лилич. (отв. ред.). Санкт-Петербург: Издательство Санкт-Петербургского государственного университета.
Мокиенко, В.М. (2019). Анималистическая фразеология в русской народной речи. В: Анималистическая фразеология в славянских языках. Лингвистические и лингвокультурологические аспекты (15–30), Х. Вальтер, В.М. Мокиенко (отв. ред.). Грайсфсвальд–Санкт-Петербург: Universität Greifswald.
Мокиенко, В.М., Никитина, Т.Г. (2000). Большой словарь русского жаргона. Санкт-Петербург: «Норинт».
Мокиенко, В.М., Никитина, Т.Г. (2007). Большой словарь русских поговорок. Москва: «Норинт».
Николаева, Е.К. (2019). Свитер с оленями (о зооинвективах). В: Анималистическая фразеология в славянских языках. Лингвистические и лингвокультурологические аспекты (78–83), Х. Вальтер, В.М. Мокиенко (отв. ред.). Грайсфсвальд–Санкт-Петербург: Universität Greifswald.
Скляревская Г.Н. (1993). Метафора в системе языка. Санкт-Петербург: «Наука».
Трахтенберг, В.Ф. (2002). Блатная музыка. («Жаргон» тюрьмы). Под редакцией и с предисловием Профессора И.А. Бодуэн-де-Куртенэ. Юридическое книжное издательство «Право». Санкт-Петербург 1908. Greifswald: Ernst-Moritz-Arndt-Universität Greifswald, Institut für Slawistik.
Химик, В.В. (2000). Поэтика низкого, или Просторечие как культурный феномен. Санкт-Петербург: Филологический факультет СПбГУ.
Химик, В.В. (2014). Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи. Санкт-Петербург: «Норинт».
Яблонская, О.Г. (2015). Анализ фразеологических единиц с компонентом зоонимом в современном русском языке, Вестнiк МДПУ iмя I.П. Шамякiна. Фiлалагiчныя навуки, https://cyberleninka.ru/article/n/analiz-frazeologicheskih-edinits-s-komponentom-zoonimom-v-sovremennom-russkom-yazyke/viewer, доступ: 8.05.2022.
Dąbrowska, A. (1998). Słownik eufemizmów polskich, czyli w rzeczy mocno, w sposobie łagodnie. Warszawa: PWN.
Estreicher, K. (1903). Szwargot więzienny. Kraków: E.Wende i Spółka; Nakł. Księgarni D.E. Friedleina.
Kempf, Z. (1985). Wyrazy „gorsze” dotyczące zwierząt, Język Polski, LXV, 125–144.
Komorowska, E., Szlachta, A. (2021). Frazeologizmy i przysłowia z komponentem kot w języku polskim. B: Životinje u frazeološkom ruhu: zbornik radova s međunarodnoga znanstvenog skupa Animalistički frazemi u slavenskim jezicima održanog 21. i 22. III. 2014. na Filozofskom fakultetu Sveučilišta u Zagrebu, Ivana Vidović Bolt (red.), http://www.animalisticki-frazemi.eu/images/frazemi/zbornik_radova/Komorowska_Szlachta%20za%20WEB.pdf, dostęp: 6.05.2022.
Kopaliński, W. (1990). Słownik symboli. Warszawa: Wydawnictwo „Wiedza Powszechna”.
Kurka, A. (1907). Słownik mowy złodziejskiej. Lwów: Nakładem Autora. Druk Artura Goldmana Lwów.
Ludwikowski, W., Walczak, H. (1922). Żargon mowy przestępców „Blatna muzyka”. Ogólny zbiór słów gwary złodziejskiej. Warszawa: Druk R. Szrajber.
Milewski, S. (1971), Gwara przestępcza i jej przenikanie do języka ogólnego, Poradnik Językowy, 2, 92–101.
Pacuła, J. (2020), Nie tylko pies – o kilku animalistycznych nazwach funkcjonariuszy służb więziennych w historii polskiego socjolektu przestępczego, Jazykovedný časopis, 71, 1, 91–108.
Peisert, M. (2004). Formy i funkcje agresji werbalnej. Próba typologii. Wrocław: Wydawnictwo Uniwersytetu Wrocławskiego.
Rak, M. (2007). Jezykowo-kulturowy obraz zwierząt utrwalony w animalistycznej frazeologii gwar Świętorzyskich i Podtatrza. Kraków: Scriptum.
Skawiński, J. (1999). Zwierzęta w kulturze i języku – na materiale polskim i niemieckim. Niepublikowana rozprawa doktorska napisana pod kierunkiem prof. dra hab. Jana Franciszka Miodka. Uniwersytet Wrocławski.
Stępniak, K. (1993). Słownik tajemnych gwar przestępczych. Londyn: Wydawnictwo Puls.
Bagana, Zh. (2011). Faunonimicheskaya leksika v sisteme yazyka i ee natsional’no-kul’turnaya spetsifika (na materiale leksicheskikh edinits «loshad’», «kon’», «svin’ya» v russkom, angliiskom i nemetskom yazykakh), Nauchnye vedomosti BelGU, Seriya: Gumanitarnye nauki, 24 (119), 84–94.
Birikh, A. (2019). Animalisticheskaya frazeologiya v russkom yazyke XVIII v. V: Animalisticheskaya frazeologiya v slavyanskikh yazykakh. Lingvisticheskie i lingvokul’turologicheskie aspekty (175–183), Kh. Val’ter, V.M. Mokienko (otv. red.). Graisfsval’d – St. Petersburg: Universität Greifswald.
Birikh, A.K., Mokienko, V.M., Stepanova, L.I. (2005). Russkaya frazeologiya. Istoriko-etimologicheskii slovar’. Moscow: OOO Izdatel’stvo «Astrel’».
Bondaletov, V.D. (1987). Sotsial’naya lingvistika. Moscow: Izdatel’stvo «Prosveshchenie».
Dąbrowska, A. (1998). Słownik eufemizmów polskich, czyli w rzeczy mocno, w sposobie łagodnie. Warszawa: PWN.
Estreicher, K. (1903). Szwargot więzienny. Kraków: E. Wende i Spółka; Nakł. Księgarni D.E. Friedleina.
Grachev, M.A. (2003). Slovar’ tysyacheletnego russkogo argo. Moscow: RIPOL KLASSIK.
Grachev, M.A. (2005). Ot Van’ki Kaina do mafii. Proshloe i nastoyashchee ugolovnogo zhargona. St. Petersburg: «Avalon», «Azbuka-klassika».
Grachev, M.A., Mokienko, V.M. (2000). Istoriko-etimologicheskii slovar’ vorovskogo zhargona. Moscow: OOO «Folio-Press».
Grachev, M.A., Mokienko, V.M. (2008). Russkii zhargon. Istoriko-etimologicheskii slovar’. Moscow: «AST-PRESS».
Kempf, Z. (1985). Wyrazy „gorsze” dotyczące zwierząt, Język Polski, LXV, 125–144.
Khimik, V.V. (2000). Poetika nizkogo, ili Prostorechie kak kul’turnyi fenomen. St. Petersburg: Filologicheskii fakul’tet SPbGU.
Khimik, V.V. (2014). Bol’shoi slovar’ russkoi razgovornoi ekspressivnoi rechi. St. Petersburg: «Norint».
Komorowska, E., Szlachta, A. (2021). Frazeologizmy i przysłowia z komponentem kot w języku polskim. In: Životinje u frazeološkom ruhu: zbornik radova s međunarodnoga znanstvenog skupa Animalistički frazemi u slavenskim jezicima održanog 21. i 22. III. 2014. na Filozofskom fakultetu Sveučilišta u Zagrebu, Ivana Vidović Bolt (ed.), http://www.animalisticki-frazemi.eu/images/frazemi/zbornik_radova/Komorowska_Szlachta%20za%20WEB.pdf, accessed: 6.05.2022, https://doi.org/10.17234/9789531755139.15.
Kopaliński, W. (1990). Słownik symboli. Warszawa: Wydawnictwo „Wiedza Powszechna”.Kozlovskii, V. (1983). Sobranie russkikh vorovskikh slovarei v chetyrekh tomakh. T. 1–4. New York: Chalidze.
Kurka, A. (1907). Słownik mowy złodziejskiej. Lwów: Nakładem Autora. Druk Artura Goldmana Lwów.
Likhachev, D.S. (1935). Cherty pervobytnogo primitivizma vorovskoi rechi. V: Yazyk i myshlenie. T. III–IV (354–398). Moscow–Leningrad: Izdatel’stvo AN SSSR.
Ludwikowski, W., Walczak, H. (1922). Żargon mowy przestępców „Blatna muzyka”. Ogólny zbiór słów gwary złodziejskiej. Warszawa: Druk R. Szrajber.
Maklakova, E.M. (2013). Frazeologicheskie slovari s nazvaniyami zhivotnykh (leksikograficheskii obzor). V: Filologicheskie nauki. Voprosy teorii i praktiki, 3 (21), II, 121–123, http://www.gramota.net/materials/2/2013/3-2/32.html, accessed: 15.12.2021.
Mikhel’son, M.I. (1896–1912). Russkaya mysl’ i rech’. Svoe i chuzhoe. Opyt russkoi frazeologii. Sbornik obraznykh slov i inoskazanii. T. 1–2. Khodyachie i metkie slova. Sbornik russkikh i inostrannykh tsitat, poslovits, pogovorok, poslovichnykh vyrazhenii i otdel’nykh slov (inoskazanii). St. Petersburg, https://gufo.me/dict/mikhelson, accessed: 21.10.2021.
Milewski, S. (1971), Gwara przestępcza i jej przenikanie do języka ogólnego, Poradnik Językowy, 2, 92–101.
Mokienko, V.M. (1996). Ekspressivnost’ frazeologicheskikh edinits. V: Problemy frazeologicheskoi semantiki (39–68), G.A. Lilich. (otv. red.). St. Petersburg: Izdatel’stvo Sankt-Peterburgskogo gosudarstvennogo universiteta.
Mokienko, V.M. (2019). Animalisticheskaya frazeologiya v russkoi narodnoi rechi. V: Animalisticheskaya frazeologiya v slavyanskikh yazykakh. Lingvisticheskie i lingvokul’turologicheskie aspekty (15–30), Kh. Val’ter, V.M. Mokienko (otv. red.). Graisfsval’d–St. Petersburg: Universität Greifswald.
Mokienko, V.M., Nikitina, T.G. (2000). Bol’shoi slovar’ russkogo zhargona. St. Petersburg: «Norint».
Mokienko, V.M., Nikitina, T.G. (2007). Bol’shoi slovar’ russkikh pogovorok. Moscow: «Norint».
Nikolaeva, E.K. (2019). Sviter s olenyami (o zooinvektivakh). V: Animalisticheskaya frazeologiya v slavyanskikh yazykakh. Lingvisticheskie i lingvokul’turologicheskie aspekty (78–83), Kh. Val’ter, V.M. Mokienko (otv. red.). Graisfsval’d–St. Petersburg: Universität Greifswald.
Pacuła, J. (2020), Nie tylko pies – o kilku animalistycznych nazwach funkcjonariuszy służb więziennych w historii polskiego socjolektu przestępczego, Jazykovedný časopis, 71, 1, 91–108, https://doi.org/10.2478/jazcas-2020-0013.
Peisert, M. (2004). Formy i funkcje agresji werbalnej. Próba typologii. Wrocław: Wydawnictwo Uniwersytetu Wrocławskiego.
Rak, M. (2007). Jezykowo-kulturowy obraz zwierząt utrwalony w animalistycznej frazeologii gwar Świętorzyskich i Podtatrza. Kraków: Scriptum.
Skawiński, J. (1999). Zwierzęta w kulturze i języku – na materiale polskim i niemieckim. Niepublikowana rozprawa doktorska napisana pod kierunkiem prof. dra hab. Jana Franciszka Miodka. Uniwersytet Wrocławski.
Sklyarevskaya G.N. (1993). Metafora v sisteme yazyka. St. Petersburg: «Nauka».
Stępniak, K. (1993). Słownik tajemnych gwar przestępczych. Londyn: Wydawnictwo Puls.
Trakhtenberg, V.F. (2002). Blatnaya muzyka. («Zhargon» tyur’my). Pod redaktsiei i s predisloviem Professora I.A. Boduen-de-Kurtene. Yuridicheskoe knizhnoe izdatel’stvo «Pravo». St. Petersburg 1908. Greifswald: Ernst-Moritz-Arndt-Universität Greifswald, Institut für Slawistik.
Vorob’eva, L.B. (2019). Ustoichivye sravneniya s komponentom sobaka v russkom i litovskom yazykakh. V: Animalisticheskaya frazeologiya v slavyanskikh yazykakh. Lingvisticheskie i lingvokul’turologicheskie aspekty (191–194), Kh. Val’ter, V.M. Mokienko (otv. red.). Graisfsval’d – St. Petersburg: Universität Greifswald.
Yablonskaya, O.G. (2015). Analiz frazeologicheskikh edinits s komponentom zoonimom v sovremennom russkom yazyke, Vestnik MDPU imya I.P. Shamyakina. Filalagichnyya navuki, https://cyberleninka.ru/article/n/analiz-frazeologicheskih-edinits-s-komponentom-zoonimom-v-sovremennom-russkom-yazyke/viewer, accessed: 8.05.2022.
Received: 26.01.2022. Verified: 04.04.2022. Accepted: 03.10.2022.