Acta Universitatis Lodziensis. Folia Linguistica Rossica, XXI, 2022: 69–79
https://doi.org/10.18778/1731-8025.21.07

Людмила Карпенко (Lyudmila Karpenko) ^*

https://orcid.org/0000-0002-8432-1164

Пространственность как семантико-грамматическая особенность русского языка (в сравнении с болгарским языком)

Spatiality as a Semantic and Grammatical Feature of the Russian Language in Comparison with Bulgarian

Естественные языки в разной степени и по-разному отражают такие онтологические категории, как пространство и время, поскольку в них преломляются разные особенности восприятия мира, свойственные носителям. Лингвистический аспект концептуализации (и категоризации) пространства состоит в определении степени его «присутствия» в языковой картине мира и выраженности в языковых средствах. При сравнении языков в этом плане можно обнаружить много своеобразного. Примечательно, что носители недавно открытого языка пираха не могут точно выразить, с какой стороны – справа или слева – что-то находится, так как в этом языке отсутствуют обозначения сторон, ориентация определяется по отношению к ориентиру, обычно по отношению к реке, и понятий правого и левого нет (Эверетт, 2016, 232–233). Случай с языком пираха особенный, но своеобразие языковой концептуализации пространственных отношений дает возможность наблюдать даже развитые языки, и притом родственные. Такими чертами языкового своеобразия и определяется специфика языковой картины мира, понятие о которой, как известно, восходит к идеям В. фон Гумбольдта о внутренней форме языка (Humboldt, 2019), к идее Э. Сепира о символизации опыта как важнейшей функции языка (Sapir, 1921, 101–105) и к гипотезе лингвистической относительности Сепира – Уорфа. Не только отражение ситуации, но и грамматические характеристики слов, как показал Уорф, связаны с различиями восприятия и «членения» мира (Уорф, 1960, 178). О языковой картине мира лингвисты говорят сегодня как о заключенном в языке мировидении. «Язык окрашивает через систему своих значений и их ассоциаций концептуальную модель мира в национально-культурные цвета» (Телия, 1996, 135). Ю.Д. Апресян в связи с этим пишет:

Каждый естественный язык отражает определенный способ восприятия и организации (= концептуализации) мира... Свойственный языку способ концептуализации действительности (взгляд на мир) отчасти универсален, отчасти национально специфичен, так что носители разных языков могут видеть мир немного по-разному, через призму своих языков (Апресян, 1995, 350–351).

Концептуализация – это осмысление реальности, информации в понятийной системе, свойственной данному языку, и оформление этих представлений в средствах разных языковых уровней. Обычно понятие языковая концептуализация применяется по отношению к означиванию смыслов или оценок лексическими и фразеологическими средствами. Лингвистический эффект различий концептуализации состоит в характере отраженного языкового взгляда. Покажем некоторые особенности русского языка на фоне родственного болгарского языка. Скорое наступление морозов русские обозначают фразеологизмом зима на носу, а болгары – выражением зимата е под носа. Наглядно различие интерпретации пространственной ситуации иллюстрируют примеры с русским предлогом За и болгарским Пред, которые по исходному значению являются антонимами: русск.: Брат мой Василий, сидя у себя в канцелярии, мечтал о том, как он будет... сидеть часами за воротами на лавочке и глядеть на поле и лес (Чехов, Крыжовник). – болг.: Той ще седи по цели часове на пейката пред вратата и ще се любува на полето и гората (пер. Христова). Эти примеры показывают возможность интерпретации одной и той же ситуации с учетом позиции говорящего в русской речи и без учета позиции говорящего (ориентация относительно объекта) – в болгарском (Карпенко, 1988, 13–17).

В русской речи в значении ‘заниматься чем-либо’ устойчиво воспроизводятся формы творительного падежа с предлогом за: сидеть за роялем / за мольбертом / за пяльцами; в болгарском языке конструкции с предлогом пред: седя пред рояла / пред молберта / пред гергефа. Ср. также следующие примеры с предлогом пред из Болгарского национального корпуса, которым в русском языке будут соответствовать выражения с предлогом за: …той дълго време седя пред бюрото… – он долго сидел за письменным столом; …сега би трябвало вече да седя пред пишещата машина – сейчас надо было бы уже сидеть за пишущей машинкой; …седя пред шахматната дъска – сидел за шахматной доской; …той седя пред телефонния аппарат и телефонираше – он сидел за телефонным аппаратом и звонил и под.

Менее очевидны, чем специфика лексико-фразеологических ресурсов, те языковые различия, которые связаны с концептуализацией мира на грамматическом уровне. Грамматические категории являются наиболее обобщенными языковыми знаками различных аспектов реальности, представление о которых формировалось в практике когнитивного освоения мира на протяжении длительного времени. Различия в оформленности функционально-грамматических категорий имеют более абстрактный, и менее наглядный характер.

Изучение этнокультурных особенностей концептуализации мира в языке все больше привлекает лингвистов. В исследованиях русской языковой картины мира, выявлен ряд семантических доминант, таких, как эмоциональность, неконтролируемость (Вежбицкая), неопределенность (Арутюнова, Падучева) и др. Сегодня уже не оспаривается то, что картины мира разных языков различаются. Очевидно, что любой язык заключает в себе оригинальный взгляд на мир, и особенности его концептуализации, в значительной части универсальные, в каких-то моментах, которые могут быть проявлены на любом языковом уровне, включая уровень грамматический, – национально специфичны. Грамматические доминанты, как и семантические, представляют собой концепты, но концепты, характеризующиеся большей абстрактностью. В отличие от семантических доминант они имеют стереотипные формы реализации в конкретном языке, т.е. они заключены в грамматических, функционально-грамматических категориях и получают выражение в системах грамматических средств.

Для русского языка, по нашим наблюдениям, помимо перечисленных семантических доминант, характерна еще и пространственная доминанта. Не только пространственность подробно детерминируется языковыми средствами разных уровней (ср. высказывание: Мы выходили из дому и спускались с горы на равнину, туда, где разливалась и ширилась река, в котором задействованы средства морфемного, словообразовательного, лексического, морфологического, синтаксического уровней), но данная понятийная категория служит основой, как в других славянских языках, для оформления иных сфер (временной, причинной, целевой, сферы восприятия, характеристики ментальной деятельности человека и др.). Время действия выражается моделями конструкций на основе пространственных предлогов (с зимы, до зимы, к зиме, в зиму, перед зимой), цель может передаваться моделями, подобными по структуре директивным конструкциям (готовиться к свадьбе, ехать на свадьбу), а причина – предложно-именными конструкциями с предлогами удаления: с горя, из ревности, от ревности, из-за ревности и т. д.

Если говорить об отражении пространства в русском языке, то, по нашим наблюдениям, в совокупности своих выразительных средств русский язык фиксирует заостренное внимание на пространственной картине мира, которую он моделирует с подчеркнутой конкретизацией реальных предметно-пространственных отношений. В чем это выражается?

I. Русский язык располагает богатой системой средств выражения пространственной семантики, представленных на всех языковых уровнях.

Это и многообразные лексические и словообразовательные единицы разных частей речи: верх, низ, даль, ширь, высь, безбрежность, беспредельность, простор, пространство, раздолье, высота, бесконечный, безграничный, безбрежный, неограниченный, удаленный, близко, далеко, вдалеке и т. д.

В грамматическом строе языка имеются системно организованные парадигмы средств, специализированных в выражении пространственных отношений. Это придаточные предложения со значением места и предложно-падежные формы. Покажем далее, в чем конкретно состоит специфика грамматического оформления категории пространственности в русском языке.

1. Предложно-падежные формы с пространственным значением в современном русском языке имеют строгую, закономерную организацию, которая заключается в следующем:

Падеж, не маркированный в выражении пространственности определенного типа, сочетается в предложно-падежных формах с сильными, маркированными, предлогами. Так, сам Род. п. не указывает на тип локальности, им обозначается ориентир, по соотношению с которым определяются пространственные отношения. Конкретный тип локальности маркируется предлогами:

• с, из, из-за, из-под, от – при выражении разных аспектов значения удаления от ориентира: он поднялся с сугроба; ель возвышалась из сугроба; из-за сугроба выбежал зверь; из-под сугроба торчала еловая ветка; он шел от сугроба к сугробу;
• вдоль, мимо, вокруг, около, возле, вблизи, у – при выражении разных аспектов значения нахождения или движения вблизи ориентира: машина ехала вдоль проспекта; машина проехала мимо площади; машина проехала вокруг площади; машина остановилась около (возле, вблизи, у) площади;
• до – при выражении значения достижения ориентира как предела движения: машина доехала до площади.

И наоборот: слабый предлог, не маркированный в выражении определенного типа пространственного значения, сочетается в предложно-падежных формах с сильным (маркированным) падежом. Слабыми можно считать предлоги В и На, которые могут использоваться при выражении значений как направления (куда?), так и места (где?). На конкретный тип этих пространственных отношений указывают падежи – винительный и предложный: приехал в город, приехал на площадь; жил в городе, жил на площади.

Таким образом, в любой пространственной предложно-падежной форме современного русского языка есть по крайней мере один маркированный член: в страну – в стране – до страны – из страны – около страны. В целом же любая предложно-падежная пространственная конструкция русского языка является автосемантичной, т.е. самодостаточной грамматической единицей, способной в отрыве от контекста обозначать, в выражении какого из трех типов категориальных пространственных отношений куда? – где? – откуда? она участвует.

В системе морфологических средств основные пространственные предложно-именные конструкции русского языка образуют симметричную парадигматически организованную систему моделей специализированных в выражении одного из трех типов локальных отношений: места действия, направления перемещения от ориентира, направления перемещения к ориентиру. Не во всех индоевропейских, и даже славянских, языках имена дифференцируют эти очевидные для носителей русского языка значения. Ср. формы при выражении направления и места: русские в страну – в стране, в город – в городе и болгарские в страна / страната – в страна / страната, в град / града – в град / града. Как во французском языке, где предложно-именная конструкция a conduit en ville может передавать значения и места и направления – ехал в городе – ехал в город, в болгарском языке вследствие аналитизма имени предложно-именная конструкция в отрыве от контекста не дифференцирует эти различия, ср., например:

Бил, казват, в Америка, в град Мадисон – «был где?» (Калчев, При извора на живота). – Всички са ходили в Америка и все в този град Мадисон – «ездили куда?» (Калчев, При извора на живота); Човекът седеше на високия бряг – «сидел где?» (Вежинов, Втората рота). – Двата се изкачиха на брега – «поднялись куда?» (Вежинов, Втората рота).

2. Пространственная доминанта русского языка в синтаксисе проявляется и в распространенности бытийных предложений (Арутюнова, 1976) с пространственными детерминантами. В сравнении с русским языком во многих языках такие пространственные определители чаще отсутствуют или, наряду с обстоятельственными в них используются структуры с субъектной, временной или определительной семантикой. Покажем типичные примеры в русском языке и их соответствия в английском, французском, болгарском и польском языках:

На дворе двадцать первый век. To jest dwudziesty pierwszy wiek (польск.); This is the twenty-first century = It’s the twenty-first century (англ.); Nous sommes au XXIe siècle (фр.); Това е двадесет и първият век (болг).

Но теперь на дворе век Интернета. Ale teraz jest to era Internetu (польск.); But now it is the age of Internet (англ.); Mais c’est maintenant l’ère de l’Internet (фр.); Обаче сега е епохата на Интернет / Обаче сега живеем в дигитална епоха и под. (болг.).

Ведь на дворе век компьютеров и европейских стандартов; W końcu to jest era komputerów i europejskich standardów (польск.); After all, this is the age of computers and European standards (англ.); Après tout, c’est maintenant l’âge des Ordinateurs et des normes européennes (фр.); Нима сега е ерата на компютрите и европейските стандарти (болг.).

Не думал, что на свете есть столько начальников; Nie zdawałem sobie sprawy, że jest tylu szefów (польск.); I didn’t think there were so many bosses in the world (англ); Je ne pensais pas qu’il y avait autant de patrons (фр.); Никога не съм предполагал, че съществуват толкова много началници (болг.).

Исследование параллельных русского и болгарского подкорпусов Национального корпуса русского языка показывает, что соотношение таких примеров с выраженной идеей пространства в русском тексте и нулевым выражением в болгарском может достигать в отдельных выборках 30–33% случаев. Можно проследить, в каких случаях наблюдается такое соотношение. Рассмотрим на примере на дворе соответствия русским высказываниям.

Параллелизм употребления на дворе и болгарского на дворе наблюдается, когда речь идет о конкретном пространственном объекте. Весьма частые расхождения отмечаем в случаях, когда русское выражение на дворе метонимически обозначает среду вне жилища на открытом воздухе, на природе, как место сезонных, погодных, температурных, световых, звуковых иных состояний и место проявления времени:

Вот уж октябрь на дворе, зима на носу… (Тургенев, Накануне). – Ето вече е октомври, зимата е под носа ни (пер. Константинова).

Подписал приказ – шесть часов и за ворота выгнать… А на дворе – ноябрь (Солженицын, Один день Ивана Денисовича). – Подписа заповед – шест часа и да ме няма… Пък беше ноември (пер. Райчева).

Год на дворе – одна тысяча девятьсот тридцать седьмой (Суворов, Контроль). – А работата става през хиляда деветстотин трийсет и седма (пер. Мисиркова).

Параллельно с русскими пространственными обстоятельственными конструкциями в болгарском тексте часто используются структуры с субъектной, временной или определительной семантикой:

В голове мутнело (Приставкин, Ночевала тучка золотая). – Главата ти се размътваше (пер. Петрова).

В ушах шумит, в голове шумит, как будто от хмеля (Гоголь, Страшная месть). – Ушите му шумят, главата му шуми като от пиянство (пер. Константинова);

Сижу на лавочке, в коленках пусто, в голове пусто, в душе пусто, знай себе глотаю крепкое как воду (А. Стругацкий, Б. Стругацкий, Пикник на обочине). – Седя на пейката с омекнали колене, с празна глава, с празна душа и гълтам ли, гълтам алкохола като вода (пер. Асадурова).

Алекси … застана с празна глава пред прозореца (Вежинов, Белият гущер). – Алекси … остановился у окна. В голове было пусто (пер. Лихачевой) и др.

II. Характерной особенностью русской речи является максимальная экспликация пространственных отношений, содержащихся в ситуации. Проявление этой особенности можно видеть в избыточности употребления единиц пространственной семантики в речи. Показательны побудительные реплики типа: Подай сюда! Пойди сюда (отсюда, вон, прочь)! Положи (сядь) на место! Садись за стол! и под. В них регулярно используются локализаторы, определяющие предметно-пространственную ситуацию речевого акта. Насколько часто обнаруживает себя такая избыточность единиц пространственной семантики можно видеть при сравнении параллельных оригинальных и переводных текстов. Для сравнения ниже приведены фрагменты из повести болгарского прозаика К. Калчева При извора на живота и его перевода на русский язык, выполненного Н. Гленом. В переводном тексте выделены избыточные по сравнению с болгарским оригиналом пространственные маркеры с места, к нам, в воздухе:

Като лежах и се унасях в мечти по брат си, изведнъж чувам – някой хлопа на вратата. Скочих като ужилен и погледнах. На пътната врата стоеше кметът и чукаше с бастуна си… Аз стоя вцепенен по средата на мораватаи не смея да помръдна. Защо иде?.. Той извади от джоба си една хартийка, отвори я и я размаха: «Телеграма…» (К. Калчев, При извора на живота).

Так я лежал, размечтавшись о брате, и вдруг слышу – стучат в ворота. Я вскочил как ужаленный. Вижу – у ворот стоит староста и колотит своей палкой… Я застыл посреди лужайки и не смею двинуться с места. Зачем он к нам идет?.. Он вытаскивает из кармана бумажку, разворачивает ее и размахивает в воздухе: «Телеграмма…» (пер. Гленa).

III. Концептуализация пространственности как семантико-грамматической доминанты русского языка служит организующей схемой оформления мысли, своеобразной матрицей, формирующей и отражающей взгляд на мир. Эта пространственная матрица проявляется не только в речевой практике носителей русского языка, но и в индивидуально-авторских картинах мира. Так, по нашим наблюдениям, пространственная изобразительность является характерной особенностью художественного языка лирики И. Бунина. Наиболее распространенные языковые маркеры пространства в лирике И. Бунина связаны с образами полей, далей, степей, простора. Самые частотные среди них – в полях, с полей, над полями, по полям, за полями, в поля, на поля. Другие частотные пространственные лексемы: степь, межа, долина, равнина, пустыня; пространственные наречия: кругом, вокруг, здесь, всюду, где, куда, сюда, вверху, внизу; указания на стороны света – на севере, к югу, на юг, на восток, с востока, на западе. В зрелом творчестве поэт активно использует в качестве средства художественной выразительности пространственные предложно-падежные формы, которые и являются в русском языке основным средством выражения пространственных отношений. По нашим наблюдениям они используются в 90,4% случаев выражения пространственных отношений в русском тексте (Карпенко, 1984). В коротком стихотворении Ту звезду, что качалася в темной воде… пространственная ориентация выражена именно предложно-падежными формами с семикратно повторяющимся предлогом В с предложным падежом (в воде, в саду, в пруде, в небесах, в юности) и с винительным (в селенье, в дом): Ту звезду, что качалася в темной воде / Под кривою ракитой в заглохшем саду, – / Огонек, до рассвета мерцавший в пруде, / Я теперь в небесах никогда не найду. / В то селенье, где шли молодые года, / В старый дом, где я первые песни слагал, / Где я счастья и радости в юности ждал, / Я теперь не вернусь никогда, никогда.

IV. В русском языке имеет широкое распространение пространственная метафора. Пространственная модель как универсальная используется, по нашим наблюдениям, во всех метафорических типах (Телия, 1996, 142–146), лежащих в основе идиом русского языка: идентифицирующем (бок о бок, под боком, под рукой, под носом, не за горами и др.); концептуальном (приходить на ум, приходить в голову, крутится в голове, заглянуть в душу и под.); образном (уйти в окопы, выйти из окопов, идти в атаку, отсиживаться в закутках и т. д.) типов. Среди получивших распространение в постперестроечное время в русской публицистике фразеологизмов, отмеченных В.Н. Телия (1996), многие основаны именно на пространственной метафоре: уйти в окопы, выйти из окопов, уйти в кусты, за бугром. На пространственной метафоре основано и большинство из рассмотренных выше фразеологизованных выражений, характерных для русской речи. Сопоставительный анализ русского и болгарского материала показывает активность в русском языке фразеологизмов пространственных моделей, в болгарском материале в случаях расхождений находит выражение характер протекания действия. Ср. примеры, взятые из Русско-болгарского фразеологического словаря под редакцией С. Влахова (1980): быть за бортом – изхвърлен съм; взлететь на воздух – да бъда взривен; взять с места – тръгна, петегля рязко, изведнъж; сдвинуть с места – размърдам някого; сдвинуться с места – размърдам се; как в воду опущенный – както попарен и т.п.

Заключение

В своих системах языки отражают когнитивную оценку реальности, но в них могут доминировать разные аспекты оценки. Русский язык в совокупности своих выразительных средств фиксирует внимание на пространственной картине мира с максимальной экспликацией и детализацией реальных предметно-пространственных отношений, содержащихся в ситуации. Данная особенность должна учитываться в теории и практике преподавания русского языка как иностранного. Выявленные на русском и болгарском материале различия в языковой интерпретации пространства могут объясняться как внеязыковыми, так и собственно языковыми факторами – особенностями системных свойств языков, их лексико-грамматическими ресурсами и типологическими характеристиками.

^* e-mail: liudmila.karpenko.53@mail.ru

Received: 30.12.2021. Verified: 06.02.2022. Accepted: 02.09.2022.